В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России

Третью группу источников составляют свидетельства иностранцев. Наиболее раннее из них — письмо Д. Горсея лорду Бэрли от 10 июня 1591 г. В нем сообщалось следующее: «19-го числа того же месяца (мая. — А. З.) случилось величайшее несчастье: юный князь 9-ти лет, сын прежнего императора и брат нынешнего, был жестоко и изменнически убит; его горло было перерезано в присутствии его дорогой матери, императрицы; случились еще многие столь же необыкновенные дела, которые я не осмелюсь описать не столько потому, что это утомительно, сколько из-за того, что это неприятно и опасно. После этого произошли мятежи и бесчинства». По мнению Я. С. Лурье, это сообщение «является весьма важным источником, особенно если учесть, что Горсей был в этом вопросе лицом беспристрастным: он был близок к Борису и никак не мог стремиться очернить его в глазах лорда Бэрли»[578]. Тем не менее это наблюдение не решает вопроса об источнике информации Горсея и, следовательно, о степени ее достоверности.

В письме Горсея интересно упоминание о том, что царевич был убит в присутствии матери. В показаниях Волоховой говорилось, что Мария Нагая прибежала после того, как он поколол себя ножом. Свидетельство Горсея, если его считать отражающим реальные факты, позволяет понять, почему Мария прямо называла тех, кто зарезал ее сына. Однако Р. Г. Скрынников решительно отводит сообщение Горсея, считая его основанным на тенденциозной информации Афанасия Нагого. Действительно, в более поздних мемуарах Горсей красочно описывает, как к нему в Ярославле прибежал Афанасий Федорович и сообщил: «Царевич Дмитрий мертв, дьяки зарезали его около шести часов; один из слуг признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти». Но после этого Горсей пишет: «..город был разбужен караульными, рассказывавшими, как был убит царевич Дмитрий»[579]. Таким образом, сводить сообщение Горсея к рассказу одного А. Ф. Нагого нельзя. Ярославль был наполнен слухами различной достоверности.

Об убиении царевича Дмитрия писал также Арсений Елассонский. Побывавший в России при Лжедмитрии I Жак Маржерет сообщал, что Годунов отдал распоряжение убить царевича, но царица его подменила, и тот спасся[580]. Это, конечно, официальная версия, бытовавшая при дворце самозванца.

Исаак Масса описал угличскую драму в аспекте событий начала XVII в. Борис, по его словам, чтобы добиться престола, старался «извести Дмитрия». Эта мысль пришла ему в голову еще до похода на Ругодив (декабрь 1589 — февраль 1590 г.). Тем временем Дмитрий подрастал. «Он был очень умен, часто говоря: «Плохой какой царь мой брат. Он не способен управлять таким царством», и нередко спрашивал, что за человек Борис Годунов, державший в своих руках все управление государством, добавляя при этом: «Я сам хочу ехать в Москву, хочу видеть, как там идут дела, ибо предвижу дурной конец, если буду столь доверять недостойным дворянам»». Далее Масса рассказывает об убийстве царевича при участии Битяговских и Качалова. В разгар игры «в орехи» Данила Битяговский и Никита Качалов перерезали царевичу горло и бежали, «от сильного смущения забыв умертвить других детей; они успели ускакать на лошадях, заранее для них приготовленных». По указанию Бориса розыск был произведен так, «что всех бывших при дворе царевича схватили как изменников, и все они подверглись царской опале», а некоторых из них казнили. Рассказ Массы основан на версии 1606 г. Автор присутствовал при перенесении «мощей» царевича в Москву и ссылался на повествование, в котором «довольно было изложено, как в царствование Федора Ивановича по повелению Бориса был погублен и убиен младенец Димитрий»[581].

Конрад Буссов довел свою «Московскую хронику» до 1613 г. Он писал, что у Дмитрия, как и у его отца, с детства был жестокий нрав. Так, он однажды приказал вылепить из снега фигурки нескольких вельмож и «стал отрубать у одной снежной куклы голову, у другой руку, у третьей ногу, а четвертую даже проткнул насквозь», приговаривая при этом: «С этим я поступлю так-то, когда буду царем, а с этим эдак». Первой в ряду стояла фигурка Бориса Годунова. По Буссову, Годунов нанял за деньги двух убийц, которые по его распоряжению сами были прикончены, как только убили царевича. Рассказ Буссова использовал затем в своей «Истории о великом княжестве Московском» П. Петрей[582].

Итак, свидетельства иностранцев в целом восходят к официозным русским источникам или к слухам, бытовавшим в конце XVI — начале XVII в., и не помогают понять существо событий 15 мая 1591 г.