В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России

Интересна фигура дьяка Михаила Битяговского. Карьера его началась со службы в Казани, где он появился во всяком случае в 1578/79 г. и находился до февраля 1588 г. включительно. Затем он назван среди дьяков, сопровождавших в декабре 1589 г. царя Федора в ругодивском походе; в 1589/90 г. совместно с кн. Ф. И. Мстиславским составлял десятню по Владимиру; как дьяк упомянут и в 1590/91 г.[590] В Углич М. Битяговский был послан для наблюдения за сбором «посохи» (посошных людей) «под гуляй» (для обслуживания гуляй-города). Возможно, функции его этим не ограничивались, и он должен был доносить в Москву о том, что творилось в Угличском уделе. Деятельность дьяка, конечно, раздражала Нагих. Михаил Нагой не дал требовавшихся по разверстке 50 посошных людей. Городовой приказчик Раков говорил, что Нагой в день гибели царевича «бранился о посохе» с Битяговским (LVII–LVIII). В какой степени это верно, сказать трудно, но причины для враждебного отношения Нагих к Битяговскому во всяком случае имелись. Правда, из этого еще не вытекает, что они были достаточны для того, чтобы Нагие могли ложно обвинять Битяговских в убийстве Дмитрия.

В литературе давно высказана мысль, что убийство Дмитрия было выгодно Годунову. В самом деле, к 1591 г. у царя Федора наследников престола не было. В случае его смерти законным царем становился Дмитрий, а правителями — его родичи Нагие. Тогда «лорду-протектору» (так называли англичане Бориса), повинному в опале Нагих, грозила бы в лучшем случае немилость, а в худшем — смерть. Поэтому, казалось бы, Борис должен был желать смерти Дмитрию, ибо она открывала дорогу к престолу жене Федора Ирине, а как показали дальнейшие события, и самому Годунову. Не случайно О. А. Яковлева пишет, что в 1591 г. Борис мог полагать, что детей у Ирины не будет, а потому считать убийство Дмитрия «целесообразной мерой для пресечения династии Рюриковичей и посягательства на московский престол»[591].

Сходные мысли приходили в голову еще современникам событий в Угличе. Побывавший в России в 1589 г. англичанин Флетчер писал, что жизнь Дмитрия находилась «в опасности от покушений тех, которые простирают свои виды на обладание престолом в случае бездетной смерти царя». Намек на Бориса совершенно определенный. Горсей после посещения России в 1586 г. сообщал, что «был раскрыт заговор с целью отравить и убрать молодого царевича… Дмитрия, его мать и всех их родственников, приверженцев и друзей, содержавшихся под строгим присмотром в отдаленном городе Угличе»[592]. Насколько этот слух соответствовал действительности, сказать трудно. Но современники понимали опасность, грозившую Дмитрию со стороны Бориса.

Иногда этой цепи умозаключений противопоставляют другую — Дмитрий был сыном Грозного от неканонического, седьмого по счету брака, а потому не имел права на престол. Какой же смысл был в его убийстве? К тому же у Федора в 1592 г. родилась дочь Феодосия. Следовательно, надежды на продолжение его рода сохранялись. Нужно ли было Годунову рисковать? Рассуждения, конечно, чисто умозрительные. Ведь в истории имелись тысячи случаев, когда королевские отпрыски захватывали трон при гораздо менее благоприятных условиях, а претенденты на него еще и не так рисковали.

С. М. Каштанов обратил внимание на то, что вскоре после смерти Дмитрия в грамотах Федора (в частности, от 18 ноября 1591 г. и от 21 января 1592 г.) появилось необычное начало — наряду с царем упоминалась и царица: «Се яз царь и великий князь Федор Иоаннович всея Руси со своею царицею и великою княгинею Ириною..» «Не было ли это, — пишет С. М. Каштанов, — заблаговременным заявлением претензий новой династии? Не подтверждает ли этот факт причастность Годунова к гибели царевича?» На первый вопрос, по-видимому, следует дать такой ответ: возможно, Годунов предполагал таким образом укрепить положение Ирины как наследницы Федора, но если эта мысль у него и возникала, то во всяком случае в более раннее время. Ведь Ирина встречается уже в грамотах 1587 г. На второй же вопрос ответ может быть отрицательным, ибо стремление Бориса обеспечить переход власти к Ирине после смерти Федора еще не означало, что Годунов являлся организатором убийства в Угличе[593].

Р. Г. Скрынников, отмечая критическое положение правительства Годунова в мае 1591 г., когда ожидали набега крымского хана Казы-Гирея, считает, что в этой обстановке смерть Дмитрия «была выгодна не столько Борису, сколько его врагам, которые действительно предприняли попытку свергнуть правителя». В связи с этим исследователь делает вывод, что инициатором авантюры, направленной против Годунова, были Нагие, а центром интриг — Ярославль. Зная о положении в Москве, они рассчитывали поднять «столичное посадское население»[594]. Сюда привязаны обстоятельства, касающиеся пожаров в столице.