В канун Рождества

Это был хороший, добрый дом, и Сэм хотел бы стать его хозяином, но в этом-то как раз и заключалась проблема. Он желал бы выкупить его у Хьюи и Оскара, приобрести в полную собственность. Местоположение дома великолепно. За двадцать минут, не больше, можно было доехать утром по пустынным дорогам до фабрики, а вечером — домой. Недалеко, пешком можно дойти, гольф-клуб. А если кончится пиво, понадобится буханка хлеба или пинта молока, то достаточно перейти через дорогу — там есть маленький супермаркет.

Сэм знал, что если дом перейдет в его собственность, он никогда уже с ним не расстанется. В отличие от квартиры с маленькой террасой или живописного, густо увитого дикой розой коттеджа, этот дом способен вынести любые усовершенствования, которые только придут в голову его хозяину. Сэм был уверен, что этому дому суждено долголетие, и это самое главное из его достоинств. Скоро мне самому исполнится сорок, размышлял Сэм. Ему больше не хотелось жить кочевой жизнью, покупать и продавать, все время заводить жилье заново. Ему хотелось, чтобы этот дом стал его последним прибежищем. Ему хотелось здесь остаться. Именно здесь…

Однако половина дома принадлежит Оскару Бланделлу, и у них с Элфридой больше ничего нет. «Скучнейший тип» — сказал об Оскаре Хьюи. Но Сэму Оскар нисколько не казался скучным. Он чрезвычайно ему нравился, но от этого положение никак не становилось легче.

Будь у Сэма такой же характер, что у Хьюи, он бы ни словом не обмолвился о маленькой картине Элфриды. И никогда не взял бы на себя труд позвонить Джэни в Лондон и узнать о том, как связаться с местным представителем фирмы «Бутби», сэром Джеймсом Эрскин-Эрлом. Да, Элфрида сама хотела продать картину, но была так несведуща в практических делах, что никогда бы по собственной инициативе не предприняла никаких решительных шагов. Сэму даже хотелось, чтобы полотно оказалось подлинником и стоило бы миллион. Тогда он отбросил бы свои фантазии и поискал другое место жительства. Но визит Джеймса Эрскина-Эрла закончился ничем, потому что картина оказалась подделкой. И теперь Сэм не мог отделаться от ощущения, что именно здесь, в этом вместительном, без всяких излишеств, солидном викторианском городском особняке ему суждено прочно обосноваться и провести всю оставшуюся жизнь.

Бесполезные мысли. Сделав над собой некоторое усилие, он изгнал их из головы и подошел к окну. Комната была расположена на задней стороне дома, и в свете уличного фонаря, стоявшего около деревянной калитки, он увидел сад, террасой поднимавшийся по холму к соснам, сейчас застывшим от холода и покрытым сверкающим инеем. Ветер совсем стих. Мертвая тишина.

Мальчиком, живя в Йоркшире, он иногда вставал очень рано, отправлялся бродить по вересковой пустоши и забирался на камень повыше — смотреть, как восходит солнце. Все рассветы не похожи один на другой, и то, как небо постепенно заливается светом, Сэму всегда казалось чудом. Он вспоминал, как потом возвращался домой после ранних прогулок, как бежал по заросшим травой тропинкам, перепрыгивал через ручьи, и его распирало ощущение счастья и безграничная энергия. Теперь он понимал, что чувство счастья проистекало из предвкушения обильного завтрака, ожидавшего дома.

Да, он давно не видел, как встает солнце. Сегодня самый короткий день в году, но рассвет можно наблюдать не хуже, чем в любой другой. Сэм оделся, зашнуровал ботинки, натянул куртку с капюшоном и нащупал в карманах толстые кожаные перчатки. Крадучись, он вышел из комнаты, очень осторожно прикрыл за собой дверь и так же тихо спустился по лестнице. В пустой кухне, в своей корзинке, дремал Горацио.

— Хочешь погулять?

Горацио, который уже пришел в себя после встречи с ротвейлером, хотел. Сэм нашел листок, на котором Элфрида записывала, что надо купить, нацарапал на нем записку, вышел в холл и снял с вешалки твидовую шляпу и шарф. Шарф был чужой, но он так уютно и тепло обвивал шею. Повернув ключ в замке, Сэм открыл входную дверь и окунулся в тихое, темное, пронзительно холодное утро. Под ногами захрустел обледеневший снег. Сэм отворил калитку, услышал звук мотора и увидел тяжелый, громыхающий грузовик с ярко горящими фарами. Грузовик проехал через площадь и потом вырулил вниз по улице на шоссе.

Сэм и Горацио двинулись в противоположном направлении. Они пошли в сторону гольф-клуба и берега, и вскоре городские уличные фонари остались позади. В чистом, но темном небе горела единственная звезда. Морской берег был окутан туманом. Доносился дальний шум прибоя, песок смерзся, озерца между скалами покрылись льдом. Северный ветер резал лицо как ножом, и Сэм подтянул легкие складки шарфа к подбородку. Он думал о других землях, лежащих на этой же широте, на без малого шестидесяти градусах. На Западе, за Атлантикой, это Лабрадор, Хадсон-Бэй, Аляска. На Востоке — Скандинавия и дикие просторы Сибири. Там человек замерзает, на пять минут высунув нос наружу. А он здесь гуляет, словно турист, по берегу с собакой, и холод не слишком им докучает.