В Каракасе наступит ночь

Какое-то время спустя мы с мамой шли домой по Лос Каобос – парку во французском стиле, который в пятидесятых годах был устроен в Каракасе по проекту каталонского инженера Марагаля. Мы возвращались из самого большого в Венесуэле культурного центра имени Терезы Кареньо; там, в зале Хосе Феликса Рибаса, мы смотрели спектакль «Петя и волк». Это было как побывать в раю – театр был настоящим оазисом мира в стране, которая поднялась на дыбы. В парке мы остановились у фонтана скульптора Франсиско Нарваэса, чтобы полюбоваться на высеченные из камня фигуры прекрасно сложенных индийских женщин, немного похожих на статую богини работы Марии Лионсы, хотя выглядели они значительно более строго. Фонтан скульптор назвал «Венесуэла»; фигуры, которые были его частью, располагались по периметру обширного бассейна, в котором плавали сейчас пластиковые обертки от конфет и выгоревшие пакеты из-под картофельных чипсов. Казалось, в бассейне варится густой суп из мусора и опавшей листвы.

– Тебе понравилось в галерее? – спросила мама.

– Гм-м-м… – ответила я невнятно – как раз в этот момент я сосала через соломинку персиковый сок из пакета, который мама достала из сумочки.

– А что тебе понравилось больше всего?

Обдумывая этот вопрос, я задержала взгляд на огромных грудях нарваэсовских индианок, потом посмотрела на свои потрескавшиеся белые туфли.

– Картина…

– Какая картина?

– Мичелены. С молодой матерью.

– А почему? Я думала, тебе больше понравятся «Проницаемые» Сото[24] или скульптуры Крус-Диеса[25].

– Они мне понравились, но мать понравилась мне больше. Помнишь, она там в красивом платье в беседке…

– А-а, понятно… – Мама снисходительно кивнула. – Тебе понравилось розовое платье?

– Нет. – Я немного помолчала, словно давая время своим словам пропитаться остатками сока. – Она понравилась мне потому, что она дрожит.

– Дрожит?

– Да. – Я с хлюпаньем втянула в себя несколько последних капель сока. – Ну, как будто дрожит… Шевелится. Я знаю, что картина шевелиться не может, но… Ты понимаешь? Сейчас она вроде есть, а через секунду ее уже нет… то есть как будто нет. Это не просто картинка, мама. Она живая!..

Мама задумчиво смотрела на воду. Цикады в листве репетировали песню, которую эти насекомые обычно заводят в засушливый сезон и которая больше напоминает громкий треск. Погожее утро постепенно улетучивалось, проскальзывая сквозь пальцы, как обычно улетучиваются последние часы воскресенья. Прохладная мраморная дорожка, которая в те времена еще не была разрушена, вызывала у меня желание свернуться калачиком и лежать, ничего не делая, как во время долгой сиесты.

Мама порылась в сумочке и, достав пачку салфеток, протянула мне, чтобы я вытерла губы.

– И именно поэтому эта картина тебе понравилась?

– Ну-у-у… – протянула я. Дальше этого мычания я не продвинулась. – А когда я родилась, мы с тобой выглядели так же?.. – спросила я немного погодя.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать – мы с тобой были как на этой картине – такие большие, розовые… как пирожные.

– Да, дочка. Мы выглядели как пирожные.

Мамино лицо странно сморщилось. Некоторое время она с какой-то чрезмерной тщательностью отряхивала юбку, потом защелкнула сумочку и взяла меня за руку.

И именно тогда, в тишине и безлюдье населенного деревьями и нимфами парка, что-то в этой стране начало на нас загонную охоту.

* * *

Я внимательно смотрела на выходы, которые вели на парковку. Не менее внимательно я разглядывала ближайшие уличные контейнеры и выходы на самые тихие улочки. Мне необходимо было избавится от тела Авроры Перальты, не привлекая ничьего внимания. Если я хотела остаться в ее квартире, мне нельзя было сделать ни одной ошибки. Обращаться в полицию я не хотела: скорее всего, я сама оказалась бы в тюрьме. Ни один человек не поверил бы моему рассказу.

Ждала я до десяти вечера. На улицах раздавалась беспорядочная стрельба, в воздухе свистели настоящие пули, и подставляться под выстрелы никому не хотелось. Улицы были пустынны. Люди в страхе забились в дома и старались лишний раз не подходить к окнам. Генеральша и ее отряд покинули свою крепость в моей квартире три часа назад, чтобы присоединиться к побоищу на проспекте Урдането. «Коллективос» и их вооруженные союзники уже прикончили около сотни протестующих, которые вышли на улицы, чтобы их убили: голода и гнева вполне достаточно, чтобы желать смерти. Как бы там ни было, время было самое подходящее. Я знала, что не могу упустить шанс, который подарило мне отчаяние множества незнакомых мне людей.

Вытащить Аврору из квартиры оказалось труднее, чем я ожидала. Весила она не больше шестидесяти кило, но казалось, что тонну. Я никак не могла решить, что хуже: вес мертвого тела или охватившее его трупное окоченение. С неимоверным трудом я дотащила Аврору до лифта и нажала кнопку вызова, благо электричество уже дали. Кабина поднималась с лязгом и грохотом. Казалось, она движется медленнее, чем всегда.