В Каракасе наступит ночь

Но когда я открыла дверцу, мне стало ясно, что места в кабине слишком мало. Лежа Аврора Перальта никак бы туда не поместилась. Ее руки и ноги стали жесткими, как стальная арматура, и я никак не могла их согнуть. В висках у меня стучало, руки тряслись. Нос и рот я завязала рубашкой, смоченной протирочным спиртом; теперь эта повязка мешала мне дышать, а пальцы в резиновых перчатках, которые я надела, вспотели и распухли. Порой мне даже казалось, что это не я, а кто-то другой пытается втиснуть в лифт окоченевший труп.

Стоя перед распахнутой дверью лифта, я напрягала все свои мыслительные способности, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Тащить Аврору по лестнице было бы самым верным способом попасться с поличным. Точно так же не стоило и мешкать на площадке рядом с мертвым телом. Двенадцать подвигов Геракла казались пустяком по сравнению со стоявшей передо мной задачей. Я знала только одно: эта мертвая женщина была залогом того, что сама я останусь в живых. Мне было необходимо правильно разыграть свои карты, чтобы поселиться в ее квартире.

И я потащила тело Авроры Перальты обратно. Разворачивая ее ногами вперед, по направлению к двери квартиры, я почувствовала себя, как человек, который уже долгое время ходит по кругу, но никак не продвинется в нужном направлении. Первая попытка избавиться от тела (спустить его вниз на лифте) заняла у меня почти час, и в результате я оказалась там же, откуда начала. Подстегнули меня доносящиеся с улицы звуки стрельбы, взрывы и звон разбитых бутылок. Нельзя сдаваться, нужно действовать, и действовать быстро. Думай, Аделаида Фалькон, думай!.. Я перевела дух и огляделась. Должно быть, верно говорят, что человек, попавший в безвыходное положение, проявляет чудеса изобретательности и сообразительности. Так случилось и со мной. Взгляд мой, словно сам собой, остановился на ножной швейной машинке, которая в сложенном виде напоминала стол с колесиками. Верхняя крышка машинки приходилась почти вровень с подоконником. Это было именно то, что нужно! Если на улицах мужчины и женщины убивают и калечат друг друга почем зря, вряд ли кто-то обратит внимание на еще одно мертвое тело, свалившееся с пятого этажа. Так пусть прольется дождь из мертвецов, подумала я и вдруг поняла, что это совсем не метафора.

Вытолкав швейную машинку из угла, я подкатила ее к открытому окну. Следующие минут двадцать ушли у меня на то, чтобы переложить тело на крышку. Делать это пришлось в два этапа. Сначала я с грехом пополам оторвала Аврору от пола и взгромоздила на сиденье стула и тут же, используя инерцию рывка, закатила труп на швейную машинку. Гладкая полированная верхняя крышка машинки была похожа на огромное сервировочное блюдо, но я поспешила отогнать от себя эту мысль и перевернула тело лицом вниз. Ноги Авроры совсем окоченели и были негнущимися и прямыми, как каминные щипцы. Ригор мортис сделал ее похожей на печального акробата.

Я напрягала все силы, словно не избавлялась от мертвеца, а рожала дочь или сына. Когда-то моя мама любила напевать песенку, в которой говорилось о другой матери, которая верила, что ее дочь зачала от ветра. Сейчас мне показалось, что эти слова идеально подходят к моей ситуации: я зачала на пустом месте, а теперь наступили роды.

Когда тело Авроры Перальты перевесилось за подоконник больше чем наполовину, на помощь мне пришел закон всемирного тяготения. Верхнюю часть туловища потянуло вниз. Мелькнули в воздухе ноги-палки. Это был уже не мертвый человек, а просто неодушевленный предмет, не вызывавший у меня никаких чувств. Это не твоя вина, Аделаида, сказала я себе, опускаясь на пол возле окна. Пот заливал мое лицо. Это не твоя вина. Не твоя… В моих ушах звенел стрекот мотоциклов Сынов Революции, точно пули носились их пронзительные крики и угрозы: «Убей его, убей! Убей эту собаку! Достань скорее телефон, снимай! Они схватили его! Снимай же!.. Убей!..»

Только благодаря этому шуму я не услышала, как тело Авроры Перальты ударилось о мостовую.

Мне очень хотелось выглянуть и посмотреть, куда упало тело, но я продолжала сидеть на полу, чувствуя, как непереносимый стыд сжигает меня изнутри. Лицо горело, и я по-прежнему обливалась потом. Хирургические швы, которые наложила мне на рассеченную голову Мария, жгли как огнем. Едкая, густая, как желе, рвота поднялась откуда-то из глубины, наполнив рот горечью. Я отчетливо понимала, что моя ситуация достигла точки невозврата и что любая попытка как-то исправить то, что я совершила, сделает невозможным, неисполнимым мой следующий шаг. Да, я не убивала Аврору Перальту, но это не означало, что я ни в чем не виновата. Я не выдержала и – пусть по необходимости – все же вкусила из того же корыта с гниющими объедками, что и многие мои соотечественники.