В катакомбах Одессы

«Помнится, осенью 1943 года, — вспоминала Марцишек, — погнали нас в баню, всю женскую камеру. Пришли, долго ждали очереди, сидели на земле. Достала я зеркальце от нечего делать. Со мной присела наша девушка, говорившая хорошо по-румынски. Рядом стояли два конвоира и о чем-то болтали. Собственно, говорил только один, другой больше молчал. Моя соседка послушала разговор солдат, обернулась ко мне и сказала:

— Знаешь, о чем они говорят? Про нашу Тамару.

Девушка перевела разговор двух румынских солдат:

Первый кивнул на Марцишек:

— Удивляюсь я русским женщинам. Знают, что все равно их убьют, а прихорашиваются, даже в зеркало смотрят.

Другой ответил:

— Никогда не забуду, как мне пришлось расстреливать одну русскую. Это зимой было. Пришли мы в тюрьму за ними, вывели в коридор. Она с ребенком стоит. Высокая, глаза большие, будто горят. Поцеловала ребенка и отдала его женщине, тоже из арестованных. Сняла пальто, тоже дала ей, сказала — на молоко дочери. Фельдфебель наш из Кишинева был, знал русский язык, рассказывал после, что она говорила.

Ну вот, отдала девочку и говорит: теперь ведите. Гордая такая, на нас не глядит.

Вышли, на улице холодно, снег, сугробы. Идет она в одном платке, на плечи накинутом. Рядом с ней мальчишка, тоже на расстрел. Она обняла его, что-то сказала и вместе запели. Нас не замечает, идет.

Пришли на еврейское кладбище, могилу еще раньше им вырыли. Поставили их рядом, локатинент протянул ей флягу со спиртом, рукой оттолкнула. Глаза хотел завязать, не дала. «Хочу умереть с ясной головой, с открытыми глазами».

Локатинент дал команду, выстрелили, не попали. Мальчишка сразу упал, а эта стоит. Глаза большие, руками за концы платка держится. «Что, — говорит, — страшно? Стреляйте!» Стоит и мне в глаза смотрит.

Офицер тоже кричит: «Стреляйте!», одного солдата по лицу ударил.

Выстрелили еще раз, руки еще больше дрожат. Упала она и опять поднялась. Оперлась рукой на снег и запела, ефрейтор говорил — про свою широкую страну запела. Офицер выхватил пистолет, выстрелил ей в голову и столкнул в могилу ногой… До сих пор глаза ее вижу, так и жгут они будто огнем…»

Так умерла чекистка-разведчица Тамара Шестакова, о которой никто ничего не знал. Знали только, что приехала она с Дальнего Востока, не хотела оставаться вдали от войны. Плавала медицинской сестрой на транспорте, эвакуировала раненых из Одессы, потом осталась в подполье.

Она умерла с песней о Родине. И сама, как песня, осталась в памяти знавших ее людей.

О ПОЛКОВНИКЕ И ДРУГИХ…

В сигуранце торжествовали, в гестапо тоже — разведчика Бадаева удалось схватить. Игра, затеянная с советской разведкой, сулила успех. Русские клюнули на радиопередачи Глушкова. В расставленные сети вот-вот попадут и другие советские разведчики. Ждали с нетерпением, когда из Москвы прилетят парашютисты. Все было приготовлено, чтобы их встретить.