В Каталонию

Он вспомнил, как в этом парке, в «пряничном домике»[7] любил пообедать. Добираться туда было не самым приятным занятием, так как лишь из окна собственного офиса она видел парк воочию, а расстояние до него измерялось ни одним извилистым километром. Что-то в этом парке напоминало ему детство и дарило спокойствие и блаженство при виде покрытой мозаикой ящерицы — символа Барселоны. Он бродил там на правах обычного человека, не нуждающегося в суетной обстановке и каких-нибудь изысках. Там ему хотелось бродить без пиджака. Чтобы легкий ветерок ласкал тело и обнимал в минуты печали. Ему захотелось пройтись до знаменитой в том парке глиняной скамейки — сооруженной по размерам и силуэту человеческого профиля.

«Вот как надо обращаться с предателями», — пришло в голову Серафину. — «Сажать их в глину с головой. А потом не с отпечатка лепить и вырезать скамейки, а прямо с живой скульптуры. И пускай люди сидят на их шеях до скончания веков».

Кирилл молча вышел из офиса, пока Родин стоял лицом к прозрачному стеклопакету и что-то, казалось, говорил.

А Серафин, конечно же, это заметил, но не придал значения.

18.

Как женщины любопытны. Почти как мужчины!

Оскар Уайльд

В квартире по улице Старообрядовая, где жила Лена, Алексей и его мама, раздался металлический треск. Это был звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Алексей всегда звонил, иногда даже трезвонил, прислонившись буквально носом к кнопке вызова, когда руки были заняты продуктовыми пакетами. Лена ворчала, отчего он не может поставить эти пакеты и открыть дверь своим ключом, дабы не тревожить остальных квартирантов.

А вот мама Алексея открывала дверь своим ключом постоянно. Как будто стараясь застать кого-то в неприглядном или постыдном виде, она и после открытия двери шла по коридору то ли на цыпочках, то ли просто нарочно слишком тихо, заставая врасплох буквально за всеми каждодневными занятиями, какие только можно было придумать в малометражной квартире.

Однажды Лена резала салат и чуть не отрубила себе мизинец заострённым до крайности большим кухонным ножом, подпрыгнув от неожиданного присутствия. Это голова мамы Алексея выглянула из-за стены, как бесплотный Каспер, и изобразила при этом довольную до отвращения внушительную улыбку.

Вот и сейчас ключом открывали дверь. Только на этот раз Лена оказалась в прихожей, когда услышала металлический треск. Два оборота, и ручку кто-то дёрнул, впустив на порог круговорот блаженного запаха распустившейся за лестничной площадкой сирени.

Сначала Лена увидела спину одетого во всё чёрное силуэта, потом чемодан на колесиках шотландской раскраски вкатился в прихожую, первоначально перепрыгнув за порог и скрипнув от старости и изношенности.

На пороге стояла новоявленная Ленина «свекровь» и озиралась по сторонам, словно недавно родившийся котёнок в картонной коробке. На голове у неё был повязан платок — тоже чёрного цвета, и кофта с длинной до пола юбкой. Если бы не бронзовый загар, пробивающийся через глубокие морщинистые щёки, Лена решила бы, что та вернулась с кладбища.

— Ленуся, — кинула она с порога приветствие, — ты даже не представляешь, где я была!

«Куда уж там представить такое» — подумала Лена, натянув вполне искреннюю улыбку. Она была рада, что мать Алексея жива и здорова, и значит, муж её не обманул, рассказывая о том, что он отправил родственницу в Израиль.

Далее Елена Викторовна не замолкала ни на минуту. Рассказывала про Стену Плача, про женщин — совсем юных и совсем не уродливых, как ей казалось — проходивших службу в армии.

— Они там ходят с автоматами, как будто на дворе война, представляешь?

Про багели — булочки в форме колечек, про еврейские маленькие головные уборы на затылках, которыми, как она в шутку думала, закрывают лысину.

Про готовящиеся мероприятия ко Дню Независимости Израиля.

— Они к этому дню готовятся с религиозной внимательностью.

И, конечно же, про море…Море, море, море…

Лена уже помыла посуду и собиралась прилечь отдохнуть, а тема «моря» никак не покидала уст старой женщины.

Отдельная тема была отведена раздаче сувениров Лене и рассказы про сувениры, которые она купила Алексею и непосредственно самой себе на кухню.

В ход пошли тарелочки с изображением Яффы — порта Израиля — с граничащим Тель-Авивом, Модиины с курганами, называющимися ещё «телями», и монастырями с красивыми пейзажами.

В кучу были свалены магнитики — про изображения на каждом из которых Елена Викторовна тоже поведала, платки и, наконец, бутылочки с вином.

— Как здорово, что Алексей вам сделал такой подарок! — воскликнула Лена, перебирая диковинные сувениры в руках. — Вы же совсем никуда не выбирались. Я очень рада, что отдых удался, и ещё с такими потрясающими впечатлениями!

— Дождешься от него! — возмутилась Елена Викторовна. — Сама накопила, продала кое-что… Помнишь шкатулку-то мою расписную. Эх, — вздохнула она, — на кой, подумала я, мне бабкины цацки. Кому их? Внучке, которой ещё и нету, — ухмыльнулась Елена Викторовна и посмотрела соответствующе на Лену.