В Каталонию

— Но мы часто ходим куда-нибудь вместе, — будто в оправдание подытожил он, поймав себя, правда, на мысли, что не так уж и часто.

— И вы не замечали, что у вашей жены такая серьёзная отдышка?

— Нет, — Виктор потупил глаза.

— Ну, вот что. Давайте не паниковать. Возможно, ваша жена просто простудилась. Я вам выпишу направления на анализы и рентген, и чем скорее вы все сдадите и врач посмотрит снимок, тем лучше и для неё и для вас. Но, — он сменил тон на более тихий и мягкий, — я всё же советую вам поискать какие-нибудь клинические бумажки в ящиках. С таким затруднённым дыханием, как у неё, обычно не гуляют, не посетив врача. Наверняка, вы где-нибудь найдёте результаты последней флюорографии. Удачи!

Виктор смотрел на спящую Катю и перебирал нежно её волосы.

— Что ты совсем за собой не следишь, глупенькая моя, — прошептал он, а голос был предательски дрожащим.

Удостоверившись, что Катя крепко спит, а Никитка смотрит мультики в соседней комнате, он начал аккуратно выдвигать и задвигать ящики.

Бумаги какие-то были и принадлежали непосредственно Кате, но то были ИНН, справки с места учёбы о готовящейся сессии, заявления о принятии её на курсы иностранного языка, договоры об оказании спортивных услуг в двух фитнес клубах. Все эти бумаги перемежались с мешочками из Вьетнама, в которых хранился речной жемчуг различных оттенков; с канцелярскими принадлежностями; оставленными от косметических наборов косметичками; шкатулкой с иголками.

На дне одного из широких выдвижных ящиков Виктор наконец-то нашел рентген. Это, безусловно, был рентген лёгких и раз не его, значит, жены.

Он повертел два чёрных прямоугольных листа в руках, посмотрел их на свет, но всё же не смог определить, опасный ли снимок или нет. Виктор ничего в этом не смыслил, как и в нашедшихся позже анализах на кровь и УЗИ.

Он лишь видел, что опасения есть, так как даты на этих анализах были недавними и разнились буквально одной неделей.

Все направления были датированы весенними датами, датами сегодняшней весны.

На дне последнего выдвижного ящика, встроенного в шкаф-купе, в котором хранилась одежда, он нашёл договор передачи собственности на имя его жены в городе Озёры.

Виктор жадно начал его читать. Три листа мелким шрифтом гласили о том, что Екатерина Шемякина является владельцем огромного дома с приусадебным участком, и передавал ей это право собственности никто иной как Жеребцов Сергей.

Глаза расширились так, будто Виктор увидел привидение.

Договор дарения был оформлен семь лет назад. Виктор схватился за голову руками, потом снова перечитал договор. Третий раз он прочитал его на диване, в гостиной. Стараясь уснуть, он ворочался, положив его под подушку до пяти утра.

А когда уснул, увидел во сне Никитку.

Он бежал ему навстречу и кричал:

— Папа, папа… Бежим скорее домой. Там мама. Она в доме.

Виктор помчался за ребёнком и был поражён большому и светлому дому, окружённому металлическим забором с висящими по бокам камерами. Одна из них направила свою неживую голову на него и поморгала красным огоньком.

— Скорее же, — закричал Никита, — она там, ну же!

Виктор вбежал в дом, пробежал за ребёнком лестничный пролет, ведущий на второй этаж, и увидел спальню. В двуспальной кровати с бельём кремового цвета лежала Ката, его родная Ката — бледная и безмолвная, с чёрными волосами, которые расползлись по подушке своей хозяйки.

— Она умерла, — сказал сын таким тоном, будто его мама пролежала там много времени, а он только сейчас решился об этом сообщить.

20.

— Папа, — дёргал его Никитка, — папа. Рукав оттягивался, ребёнок звал, а ощущение отстраненности не давало Виктору расслышать своего сына.

Он всё ещё спал…

Он лишь кивал и смотрел на маму — такую умную и красивую, неподвижную и стройную, но всё же бездыханную одновременно. Никита дёргал его сильнее и пытался куда-то оттащить. Только когда тот завопил, Виктор посмотрел на него. Он уже не стоял, а сидел полулёжа у него в ногах и дёргал за руку, поднимая её то вверх, то вниз. Он улыбался и хмурился, хихикал и перебирал ногами, облачёнными в тапочки в виде Бакса Банни.

Виктор очнулся и понял, что он уснул и ему всё приснилось. Он по-прежнему лежал на диване.

На кухне работал телевизор, на плите явно шкварчало растопленное масло, и до Виктора добрался запах оладий и брауншвейгской колбасы.

Ката стояла у плиты, в переднике, который подарила ей бабушка, и усердно переворачивала подлипшие оладьи на сковороде.

Волосы были затянуты в конский хвост, а на теле болталась майка Виктора и старые детские шорты.

Она нравилась ему такой — естественной, простой и домашней. Глаза сосредоточенно смотрели на пылающую ярко-розовую конфорку, и от этого на лбу проступала глубокая от нахмуренности морщинка.

Виктор был бесконечно рад, что жена себя хорошо чувствует. Но болезнь ему явно не приснилась, как и договор передачи собственности от какого-то Жеребцова, что лежит под подушкой.