В Каталонию

Она медленно и верно поплелась по рядам вдоль столиков кафе и с улыбкой села за свой.

— Что-то случилось? — спросила немного обеспокоенная Лена.

— Нет, что ты!

Они молчали несколько минут. Просто сидели в тишине. В ресторане играла музыка, и обе делали вид, что слушают прекрасные мотивы классики. Потом одновременно вдруг сказали: «Мне надо тебе кое-что сказать».

Впервые за этот день в кафе обе засмеялись. Смех был естественный и неожиданный. Казалось, он разряжает два сердца, чтобы добавить им храбрости для признания.

— Ты первая! — заявила с улыбкой Лена, — а то я и так уже многое наговорила и рассказала.

Катя немного поёрзала на стуле, сжала губы и вдруг сказала:

— Я больна.

После она помолчала несколько секунд и только потом продолжила:

— Я не хотела говорить, пока не узнаю наверняка. у меня онкология.

— Что?? — опешила Лена, привстав и чуть не уронив собственным телом стул.

— Я… я сделала кучу УЗИ, рентгенов… В общем, все они плохие и не утешающие.

— Но ты же была совершенно здоровой. Ты даже в школе никогда не болела гриппом, когда весь класс был на карантине!

— Знаешь, я где-то слышала, что такое случается… без причины, понимаешь. Ну, то есть, наверное, причина есть. Глобальная. Может, так хочет Бог.

Лена смотрела на неё подёргивающими стеклянными глазами. Она ощущала стыд, непоправимый стыд, выраженный недавно в её собственных словах. Она только что жаловалась подруге на возможную измену любимого человека, когда у той самой такие серьёзные неприятности.

— Прости… — выдавила она с особым уважением — Я не знала. Что именно? — Она заплакала. Но слезы полились не от услышанного, а от слабости, которая навалилась в последнее время разом и сделала организм слабым и буквально воющим на любое расстройство.

— Лёгкие, — коротко сказала Ката. — У меня рак лёгких.

25.

Никитка проснулся в незнакомой ему доселе тишине. Никто не шлёпал тапками по полу, не разговаривал и не смотрел телевизор. На кухне не шкварчало масло, и молчала шумная микроволновка. Даже запахов никаких не было.

Он привык к сладковато-ванильному аромату венских вафель, которые ел на полдник. Мама замешивала ингредиенты для приготовления европейского лакомства за полчаса до того, как он проснётся. Поэтому он никогда не видел сам процесс приготовления теста, но зато чувствовал его своим маленьким курносым носом. А сейчас он ничего не чувствовал — может, мама оставила ему на полдник что-нибудь другое под салфеткой? А сама вышла в магазин минут на пятнадцать.

Шестилетний Никитка прошел на кухню и встал на мысочки, чтобы было лучше и удобнее осмотреть прямоугольный коричневый стол, на котором хранились запретные и интересные предметы: рифленая сахарница с яблоками на боках, заварочный чайник с откидывающейся сеточкой для заварки, перечница и солонка в виде двух розовых поросят, заигрывающе глядящих на каждого нового вошедшего, а также хлебница и обязательно ваза с цветами. Сегодня это были ромашки — белые, с короткими лепестками. Они склоняли свои головки в разные стороны и когда-то служили манящими атрибутами для кота Васьки, который так любил протиснуть между ними свою наглую мордочку, чтобы попить из вазы с цветами горьковато-сладкой воды. Потом кот состарился и спокойно умер, а цветы появлялись новые — ромашки, флоксы, гладиолусы, георгины, тюльпаны и розы. Запретными эти предметы считались для Никитки потому, что уж очень был силён соблазн перекинуть перец в солонку и наоборот, а сахарницу набить солью. Однажды мальчик словил за это по мягкому месту десять отцовских шлепков, когда тот в спешке выпил залпом солёный эспрессо.

А после этого придумывал новые шалости, до реализации которых руки пока не дошли.

На столе под полотенцем оказалось пусто и, конечно же, сей факт не мог не обидеть привыкшего полдничать Никитку. Никакого другого приёма пищи он так не ждал, как полдника — он же был самым сладким и интересным!

Он угрюмо засел на диване в ожидании мамы и собирался ей высказать всё, что о ней думает, как только она войдёт. Так прошло пятнадцать минут, но дверь не открывалась, а шаги с лестницы не были слышны.

Но вдруг зазвонил телефон.

Мальчик никогда не брал трубку сам — дома всегда кто-то был и перехватывал его за этим намерением. но вот выдался шанс сказать своё первое «аллё» по стационарному телефону.

Это было так волнительно, что Никитка даже посчитал до седьмого гудка, прежде чем снять трубку. Как когда-то говорила бабушка — если после седьмого звонка телефон всё ещё звонит, значит, на том конце тебя действительно хотят услышать.

У него был мобильный телефон. Но мама выдавала его в детском саду, а потом забирала по приходу домой. Никитка на неё злился за это. Но терпел.

По стационарному он разговаривал только с бабушкой и дедушкой, когда родители звали его к трубке.

И вот он снял трубку и уверенно произнёс четыре буквы.

Каким же волнительным сейчас казался этот первый, самостоятельный ответ на звонок!