В Каталонию

— Просто думай о том, что поп перед тобой будет не посредником Бога в момент рассказа, а самим Богом. То, что сказала бы наедине с ним, скажи и священнику. Поверь, чего они там только не слышали. Ведь все мы слабы по природе. Все. Но не каждый отважится всё рассказать, переступив свою гордость. Не каждый понимает, в чём истинное излечение. Совесть, она, живая. Понимаешь? Если она мучается, то её надо выпустить наружу.

Аня вспоминала сейчас те слова, а у самой дрожали коленки. Ей было настолько стыдно, что она хотела убежать из храма навсегда. Но в тот момент, когда ей захотелось этого больше всего, она вдруг увидела старичка в чёрной рясе и встретилась с ним глазами.

Тот появился из ниоткуда. Возникнув из вне, он направлялся к Черчиной медленными, спокойными шагами. А когда поравнялся, то рот открылся сам, и девушка осмелилась на разговор с не похожим на других стариком. Длинные, абсолютно белые волосы и такого же цвета кучерявая борода тянулись к груди. Густые, снежные брови почти соединялись в одну широкую полоску, и морщинка задумчивости выдавала две небольшие ложбинки, повисшие над карими глазами. Уже тогда, когда он обратил на неё внимание, она их заметила. Проникновенные карие глаза с гусиными лапками у их основания. И прямой, будто скульптурно вылепленный нос.

Старик замер, когда увидел слегка протянутую к нему руку.

На пару секунд, на мгновение.

Но этого хватило, чтобы девушка собрала в себе силы, чтобы к нему обратиться.

Много раз он видел этот сокрушённый взгляд, когда только в нём одном кружилось одновременно несколько фраз, слов и отрывков. Несколько тысяч раз он уже предполагал, что во взгляде таилась боль и отчаяние, непонимание и желание постичь тысячи ответов. И куда чаще уже знал заранее, для чего человек пришел в храм. Он и сейчас знал, что это белокурая симпатичная девушка, испуганная и загнанная собственными мыслями, скрывала отнюдь не несчастную любовь, потерю близких или обиды. Она совершила то, что нарушало нравственные нормы, а значит, сокрушалась сейчас по той самой причине, что совесть сама взывала к рассудку, сама молила о том, чтобы выпустить наружу то, что казалось самой Анне настолько тайным, что она не расскажет об этом никогда и на за что.

Анна не знала, как её рука в действительности потянулась к худому, слегка склоняющемуся к земле старику. Было в этом что-то загадочное, неподвластное ей. Как и то, что она вдруг с ходу начала рассказывать о своей беде. Речь полилась спокойно и уверенно, без страха и стыда. Как если бы она готовилась к ней долгое время, и вот сейчас, вдоволь натренировавшись перед зеркалом, излагала всё ясно и размеренно, тихо, но с глубоким сожалением. Оно появилось само. Как будучи маленькой, она склонила голову и, боясь встретиться даже взглядом с авторитетной матерью, в возрасте шести лет, тревожилась переглянуться сейчас со стариком.

Ей было стыдно.

Очень стыдно.

Старик положил ей на голову какую-то ткань и что-то быстро проговорил хрипловатым голосом, а потом сказал прийти в храм завтра утром причаститься.

Анна побоялась поднять глаза.

В голову полезли совершенно идиотские мысли.

Она подняла глаза и увидела улыбающийся взор добродушного священника. Ей было странным видеть такую реакцию совершенно незнакомого ей человека. Другой бы начал осуждать, жеманиться, читать нормы морали и беседовать на тему чести и достоинства.

Но только не этот старик.

Он не осуждал и не бранил её. Голос его был мягким и спокойным. При этом он был уверен в том, что говорил.

Прощаясь со священником поклоном, ей показалось, что она расслышала слова:

— Главное не трать деньги.

Или старик молчал?

Он стоял и улыбался, внимательно наблюдая за покрасневшей от волнения молодой девушкой.

По телу пробежали мурашки…

Проговорила ли она сама эти слова?

Проговорил ли старик эти слова так, что Анна не сумела этого заметить?

Со смущением и непониманием происходящего она покинула святая святых.

Прошло тридцать минут, и, прогуливаясь по территории монастыря, Анна шла по тропинке от колодца Амвросия Оптинского и просто дышала.

Дышала в кронах деревьев.

Дышала приятными ароматами зелёной хвои, почти не пахнущих листочков берёзы и редких соцветий зверобоя, медуницы и сциллы, растущих уже на клумбах в окружении каменных дорожек наравне с тюльпанами.

Весенняя тёплая погода грела лучами солнца, что пробивалось через негустые кроны деревьев и освещало отдельные квадраты земли тёплым жёлто-золотистым покрывалом. Пели птицы, и был слышен далёкий голос прихожан, гостей и просто туристов. Но те были где-то поодаль, мельтешили отдельными группками по двое-трое слева и справа, впереди и сзади. Далеко.

Анна чувствовала себя здесь одной, наедине со всей этой красотой природы. Но ещё тише и спокойнее, вероятно, было на кладбище за оградой монастыря. Надо было его посетить. Она любила пройтись вдоль цветников, надгробных плит и цоколей могил. Кощунственные для других, но естественные для Анны такого рода прогулки доставляли ей удовольствие.