В Киеве всё спокойно

Альбина вынула из шкатулки плоский обоюдоострый стилет с короткой, на три пальца, рукояткой в виде полусогнутой женской ноги в черном сетчатом чулке и закрепила его скотчем на тыльной стороне левого предплечья. Это не более чем мишура, но при случае может пригодиться. Она понимала, что надежда на оружие делает человека слабее, невооруженному не на что надеяться, кроме как на самого себя. Но лучше взять с собой приправу, чем не взять, а после жалеть. Главным ее оружием был ум, но идти на передачу выкупа безоружной, значит заведомо уменьшать свои шансы на успех. Альбина достала коробку с патронами, разрядила «Вальтер» и заменила патроны в обойме. Это было лишнее, но это успокоило расшатавшиеся нервы. Ей нравилось слушать щелчки пригнанных друг к другу деталей, легкость скольжения затвора, надежная тяжесть оружия.

Нет, восемь, двойственное число, пусть будет счастливая семерка. Она снова извлекла обойму и выщелкнула один патрон, а везучий ‒ седьмой, дослала в ствол. Альбина не была суеверной, она считала: во что веришь, то и сбудется. Будешь верить в плохое, и даже если несчастье не должно случиться, оно непременно сбудется. А если могут приключиться несколько неприятностей, они произойдут в самой неблагоприятной последовательности. Если же не веришь, то никакие черные кошки или пустые ведра беду не накличут. Ничего мудреного, нельзя позволять черным мыслям фиксироваться в своем сознании, ибо сила воображения способна трансформировать их в реальность.

Альбина понимала, что началась игра, в которой проигравший потеряет все, возможно и жизнь. Ей не было страшно по простой причине: в этой ситуации она не могла себе позволить страх. Она даже сама перед собой не могла подать виду, что умирать не хочется. Не надо бояться смерти, она не враг, успокаивала она себя. Ничего страшного, если выпадет умереть, смерть будет такой же, как и жизнь, ведь никто не становится другим в минуту смерти, а жизни она не боялась. Она была одна против всех, и ей нужна была хоть какая-то, хотя бы иллюзорная поддержка. Если бы она верила в бога, она бы помолилась, но она не верила, ни во что, и от этого гнетущее чувство внутренней пустоты томило ее. Она же убеждала себя в том, что многие верят в бога только для того, чтобы легче преодолевать одиночество. Вдвоем, с выдуманным богом, не так страшно. Но Альбина не боялась одиночества, одиночество было ее второе имя. Каждый по-своему борется с одиночеством. Одни, бегут от одиночества к другим людям, другие — спасаются от него, удаляясь от людей в пустыню, спрятавшись в «саду камней». И те, и другие не находят ничего, кроме его же, ‒ одиночества. Но есть и те, кто изначально обречен на одиночество, оно живет в них, и они знают, что от него не убежишь. Можно сбежать от кого угодно, только не от самого себя.

Перебирая разные, довольно занятные предметы, хранящиеся в ее боевой шкатулке, Альбина, играя, подбросила на руке удобно сидящий в ладони комбинированный кастет. Это была фирменная немецкая штучка заводского изготовления, с ударной частью и вмонтированным в рукоятку, выбрасывающимся пружиной клинком. Она была неравнодушна к потаенным непредвиденным вещам. Ей нравилось выражение: «Ding an sich»[32], да она и сама носила целый мир в себе. Ей на глаза попался обычный спичечный коробок. В нем, укутанные ватой, лежали две ампулы без маркировки, в каждой из них мирно переливалось по одному миллилитру раствора цианистого калия. Когда-то по ее просьбе по своим каналам их достал для нее Склянский. Задумчиво повертев в руках эту очень опасную коробочку, Альбина подумала, что неспроста она ей подвернулась. Есть вещи, которые умеют в нужный момент попасть под руку. Ей приходилось слышать голос вещей. Некоторое время, поразмыслив над этой запечатанной тайной, она отбросила колебания, и положила коробок на его прежнее место, в шкатулку.

Под утро, сковывающее Альбину напряжение, отпустило ее. Сидя в кресле, незаметно для себя, она задремала. Наступил миг, и окрыляющая легкость охватила ее. Ее тело стало невесомым, совершенно лишенным земной тяжести. И, ‒ она полетела! Вначале она ухнула куда-то вниз и тут же взлетела вверх, без каких либо усилий, легко, как в юности. Стоило ей слегка раскинуть руки, и она начинала парить пушинкой, летя, куда ей вздумается самой.