В классе А. Б. Гольденвейзера

В Центральной музыкальной школе были сосредоточены лучшие педагогические силы Московской консерватории: там преподавали такие музыканты, как К. Н. Игумнов, Г. Г. Нейгауз, Л. М. Цейтлин, Б. О. Сибор, С. М. Козолупов, А. И. и М. И. Ямпольские и многие другие. Александр Борисович Гольденвейзер был душой этой школы. Сколько энергии, времени, сил и любви отдал он ей! В его классе все дышало музыкой, а состав учеников представлял собою большую дружную семью.

Все мы — и студенты, и ученики ЦМШ — занимались в классе № 42 на четвертом этаже учебного корпуса консерватории. На каждом занятии присутствовали все учащиеся; для младших учеников было большим испытанием то, что приходилось играть в присутствии всех учащихся; мы волновались, точно на эстраде. Однако как много ценного мы получали, слушая игру наших товарищей и указания профессора, не говоря уже о том, сколько мы слышали разных произведений, и классических — русских и западных, и новых.

С каждым учеником Александр Борисович занимался по-разному. Он знал, кому надо много и подробно рассказывать, а от кого можно требовать большей самостоятельности. Он старался развивать у нас музыкальную память и прививать вкус к обширному знанию музыкальной литературы. Мы много играли в классе в четыре руки. Сейчас слушание радио и пластинок почти вытеснило эту активную форму ознакомления с музыкальными произведениями, но мне кажется, что одно не может заменить другое.

Александр Борисович любил часто выпускать учеников на эстраду; мы играли в открытых концертах, даже еще учась в школе; наш учитель считал такую «пробу сил» необходимой для каждого. Программы концертов нашего класса всегда привлекали внимание разнообразием произведений. Из русских авторов Александр Борисович особенно любил Скрябина, Рахманинова, Метнера, которые были его товарищами еще в консерваторские годы. Целая эпоха вставала за этими авторами и их произведениями. Когда я впервые стала работать над пьесами Скрябина под руководством Александра Борисовича, я поняла все своеобразие музыки этого композитора. В 1945 году Московская филармония отметила тридцатилетие кончины Скрябина, организовав конкурс на лучшее исполнение его сочинений. Будучи еще студенткой, я приняла участие в этом конкурсе, подготовив с моим учителем Десятую сонату.

Характерным было для Гольденвейзера-педагога то, что он, стремясь к развитию индивидуальности учащегося, не навязывал ни технических приемов, ни интерпретации, но тщательно следил за естественностью и глубиной исполнения. Поэтому можно утверждать, что в его классе не было двух похожих друг на друга исполнителей. В 1947 году Арнольд Каплан и я участвовали в конкурсе пианистов на Первом Всемирном фестивале молодежи и студентов в Праге. Каплан разделил первую премию с чешским пианистом, а я получила вторую. Помню, как были поражены члены жюри тем, что мы — ученики одного педагога, — так по-разному мы играли. Тем не менее в исполнении каждого из учеников Александра Борисовича ощущалось влияние его незаурядной личности.

Наш учитель всячески поощрял своих учеников к сочинительству; не случайно в его классе обучалось много композиторов, среди которых можно назвать С. Фейнберга, В. Нечаева, С. Евсеева, Д. Кабалевского, В. Фере, Д. Благого, В. Рубина и других. Так и я после войны студенткой второго курса консерватории стала учиться еще и на композиторском отделении у Виссариона Яковлевича Шебалина, а затем у Евгения Кирилловича Голубева.

Все мы постоянно пользовались изданиями произведений музыкальной классики в редакции Гольденвейзера. Александр Борисович много работал над редактированием сочинений Баха, Скарлатти, Моцарта, Бетховена, Шумана, Чайковского, концертов Листа. Работал он тщательно и кропотливо. Однажды, готовя к изданию очередной том сонат Бетховена, он признался, что теперь пересматривает многое из того, что делал в более ранние годы, от многого отказывается. Он не боялся говорить об этом, так как был наделен творческим умом, у него не было застывших догм и законов; большая жизнь и огромный опыт подсказывали ему новые, более правильные решения.

Сфера интересов Александра Борисовича была чрезвычайно обширна. Он умел найти время для посещения всех интересных концертов, спектаклей, выставок. Иногда он собирал компанию и отправлялся с нами в цирк. Он восхищался мужеством, точностью движений цирковых артистов, говорил, что пианистам есть чему у них поучиться, имея в виду мастерское владение своим телом.

До последних дней жизни Александр Борисович продолжал активно работать. Еще за два дня до кончины он участвовал в работе жюри, которое отбирало молодых пианистов для участия во Втором международном конкурсе имени П. И. Чайковского.