В когтях германских шпионов

— Чего там такого? — окликнул Ольгерд Фердинандович.

Вошёл в биллиардную к нему лакей.

— Ваше превосходительство может принять маркиза Вельпольского?..

— Дурак! Что значит принять?.. — мгновенно засуетился Ольгерд Фердинандович… — Что значит принять? Где его сиятельство?

— Они на коридоре…

— Так что же!.. Зови, приглашай его сиятельство… Впрочем, я сам…

И одетый в полувоенную форму, тучный, с большим животом, на коротеньких ножках, Пенебельский устремился, сияющий, ликующий навстречу желанному, дорогому визитеру. Не ограничился карточкой!.. Сам собственной персоной своей пожаловал!.. И какая персона! Маркиз, обер-егермейстер.

И Ольгерд Фердинандович рисовал себе маркиза, которого никогда не видел, высоким, внушительного вида магнатом.

Маркиз действительно оказался высоким. Но особенной внушительности не замечалось. Правда, усы у него были пышные и черная визитка сидела безукоризненно…

— Ваше сиятельство… Как я счастлив! Пожалуйте сюда, в салон… Покорнейше прошу, садитесь в это кресло… Чрезвычайно рад случаю… Да, случаю, потому что я хотел предложить вашему сиятельству еще один маленький взнос на организацию польского легиона… Совсем маленький — тысчонок в двадцать пять… Я убеждён, что на святое дело защиты многострадальной земли польской от варваров…

Ольгерд Фердинандович осекся, и вкус двухрублевой "Фернандец-Гараа" вдруг показался ему горьким.

Неподвижным взглядом, холодным и тяжёлым, как у трупа, смотрел на него все время звука не проронивший гость. И что-то давящее и жуткое было в этом молчании…

Но вот наконец заговорил маркиз, с улыбкою, сухой, иронической:

— А может быть, пан Пенебельский раскошелится и вместо двадцати пяти тысяч пожертвует на святое дело сумму вдвое большую?..

— Если это необходимо, отчего же, я готов… Я готов… — неуверенно отозвался Пенебельский, понемногу овладевая собою… И уже сигара казалась ему ароматной и мягкой на вкус.

И вдруг хохот… Да какой… Так смеяться может Сатана разве… Пенебельскому казалось, что на голове его шевелятся волосы. И они действительно зашевелились, когда "маркиз" двумя короткими движениями отклеил пышные усы.

Пред Ольгердом Фердинандовичем сидел Флуг.

— Ну что, господин фон Пенебельский? Не ожидали? Вы, вероятно, успели позабыть обо мне… Но я не забыл о вашем существовании… Я интересуюсь каждым шагом вашей почтенной особы и, как видите, слежу за вами. Настолько слежу, что знаю, как бы вам хотелось получить ответный визит маркиза, не принявшего вас. Вы теперь знаменитость… О вас трубят газеты… Читал, как вы браните евреев… Не думаю, чтоб эти отзывы понравились вашему покойному папаше, если б он мог освободиться от белого савана и, вывернув каменную плиту, прочёл бы варшавские газеты за вчерашний и сегодняшний день. Я думаю, бедному, честному старику эта литература доставила бы много неприятных и горьких минут… Как вы полагаете, господин фон Пенебельский, познаньский немец и немец по духу и убеждению, перекинувшийся теперь в польского и русского патриота?..

Ольгерд Фердинандович сидел, затаив дыхание. Бледный-бледный. Вся краска, вызванная обедом в "Лондонской" гостинице и наполеоновским коньяком, сбежала с лица.

— Опять маскарад… — вымолвил он.

— Опять! Но и мой визави не чужд маскарадов… Ваша опереточная форма стоит моих наклеенных усов.

— Ну а если я звоню и приходит прислуга, и я ей говорю: зовите полицию, потому что этот человек есть немецкий шпион… Что будет тогда?

— Что будет тогда — извольте… Во-первых, вы не успеете позвонить. Я слежу за каждым движением вашим. И один хороший удар по голове этим кастетом!.. — Нежданно-негаданно правая рука Флуга оказалась вооруженной опасным прибором с острыми рогульками над каждым суставом пальца. — Это одно предположение. Но, допустим, вы успели позвонить… Допустим, явилась полиция… Допустим, я арестован… Что же вы думаете? Так это вам сошло бы? А ваши знаменитые расписки? Вы забыли об их существовании? А ведь они существуют… И в чьих руках, если б вы знали! И тогда — прощай санитарный поезд, прощай опереточная форма, карточки, и не угодно ли облечься в серый халат и прогуляться туда, куда русские пересылают австрийских пленных…

Ольгерд Фердинандович молчал, подавленный. Неужели будет всегда висеть дамокловым мечом над ним этот ужасный человек?..

— Чего же хотите от меня? — собрался наконец с силами. — Ведь вы же ограбили меня на четыре миллиона!

— Чего же я хочу… Во-первых, оштрафовать вас за все те глупости, которые вы делаете вашими пожертвованиями на польский легион и вообще на все нужды, связанные с войною. Несколько месяцев назад вы убеждали меня в ваших германских симпатиях. Тогда вы верили в наше молниеносное торжество. Надежды не оправдались. Война затягивается, и вы решили заняться ловлею рыбы в мутной воде… Итак, первым делом — штраф! И штраф основательный… Я с удовольствием, с особенным удовольствием сделаю вам кровопускание… Сумма, на которую я могу рассчитывать?..

— Не знаю. Я в ваших руках. Вы можете меня ограбить до нитки.