В когтях у хищника

Дугал не стал отвечать ей с нижних ступенек лестницы — его мать была немного туга на ухо. Все равно бы ничего не услышала. Он поднялся в комнату, в которой царил живописный беспорядок. Повсюду на стенах висели его фотографии всевозможных размеров, а вдоль стен — полки с самыми разными книгами — от Андерсена до «Декамерона». В гостиной стояло несколько удобных кресел — мать была довольно крупной женщиной и любила уют. Из окна комнаты открывался великолепный вид на поросший травою холм, казавшийся в лучах заката золотым.

И в самом деле, во всех окнах старого белого особняка на самой вершине холма горел свет.

— Да нет, мама, — возразил Дугал. — Какой дурак станет зажигать везде свет, если он хочет ограбить дом?

— Тогда кто же там? — не унималась Генриетта. — Может, сообщить в полицию?

— Вряд ли это понравится новым хозяевам.

— Кому?

— Новым владельцам дома, — прокричал Дугал.

Генриетта бросила на сына полный негодования взгляд. Порой Дугалу казалось, что лицо его матери чаще всего выражает именно это чувство и что причиной этому — он сам.

— Дугал, ты не говорил мне, что Хилтоп продан.

— Его продали только на прошлой неделе, мама.

— На прошлой неделе! Ведь это целых семь дней назад! Из-за тебя я не знаю даже, что творится под самым моим носом.

Дугал покорно развел руками. Бесполезно объяснять Генриетте, что самое главное в работе юриста — осторожность. Впрочем, если уж отец не смог убедить ее в этом за тридцать лет — то о нем, Дугале, и говорить нечего. Его мать была неисправимой любительницей сплетен и, как большинство из них, желала первой среди своих подруг узнавать что-нибудь интересненькое. Она считала ниже собственного достоинства слышать от других то, что в силу своей профессии уже знал ее собственный сын.

Впрочем, сейчас он сам согласился, что мог бы сказать ей о продаже Хилтопа и раньше. Во всяком случае, вреда бы от этого не случилось.

— Извини, мама. Сделка завершилась только к сегодняшнему дню. Майлдмеи сразу же переезжают. Или, вернее, невеста Саймона Майлдмея. Они через несколько дней поженятся.

Генриетта села и расправила широкий подол платья. Ее широкое румяное лицо излучало теперь доброту и обаяние.

— Так, значит, будет свадьба! Как мило! Ну, Дугал, будь же умником, расскажи мне о них.

Дугал не умел как следует описывать людей. Вот если бы Генриетта сама оказалась в его конторе, она могла бы увидеть там высокого и довольно тучного господина с заплывшими голубыми глазками, розовой кожей и пухлыми ладонями и даму лет тридцати с небольшим; впрочем, та была такой маленькой и изящной, что казалась подростком. У нее было заостренное книзу лицо и огромный жгут волос цвета шампанского. Лишь едва различимые морщинки в уголках глаз, а быть может, и сами зеленовато-серые глаза — умные и проницательные — выдавали ее возраст.

Однако Дугал не смог ни описать Генриетте эту пару так, чтобы она как будто воочию увидела их, ни объяснить, почему они вызывают у него интерес. Пожалуй, самое главное было в том, что Саймон Майлдмеи совсем не производил впечатление мужчины, в которого могла бы влюбиться такая женщина, как Айрис Мэтьюз. Редкие мягкие волосы над розовым мясистым лбом неизбежно предрекали образование обширной лысины в самые ближайшие годы, а неизменная дружелюбная улыбка быстро утомила бы любую неглупую женщину своей бессмысленностью. А ума Айрис, похоже, было не занимать. Саймон так боготворил ее, что постороннему становилось даже неловко. Дугалу казалось, что Айрис, напротив, это очень нравится. Порой он замечал у нее какой-то странный голодный взгляд — словно однажды она уже едва не погибла от голода и живет в постоянном страхе, что это может повториться. Наверное, поэтому ее так воодушевляло предстоящее замужество и покупка старого особнячка, который до сих пор еще никому не удавалось превратить в доходный пансион. Все это — и муж, и пансион — являлось собственностью. И снова чутье подсказывало Дугалу, что Айрис нравится быть собственницей.

Никто из них ничего не рассказывал ему о своем прошлом. Они просто выбрали его поверенным для оформления покупки Хилтопа и утверждения завещания Лауры Майлдмеи, которая умерла в Окленде три недели назад. Что ж, пара как пара, хотя Дугал подозревал, что на этом его знакомство с ними не окончится, хочет он этого или нет — ведь они теперь соседи. К тому же его женщины наделены фантастическим любопытством.

Оставалась еще одна наследница — девушка из Англии. Он считал, что нет никакой необходимости посылать за ней, пока не станут известны реальные размеры наследства. Впрочем, даже после этого необязательно заставлять ее проделывать такое долгое путешествие. Однако дело это семейное и совета адвоката никто не спросил.

Дугал по собственному опыту знал, как бесполезно скрывать что-нибудь от Генриетты, если та сгорает от любопытства. Поэтому в тот вечер, когда в Хилтопе впервые зажегся свет, он выложил ей о Майлдмеях все, что знал сам.