В Коктебеле никто не торопится

После обеда Никита предложил сходить в картинную галерею и музей Айвазовского. Все-таки быть в Феодосии и не посмотреть коллекцию его работ и картин его учеников было как-то неправильно. Однако Полина неожиданно заторопилась обратно в Коктебель. С вечера она забыла поставить на зарядку телефон, и он сел, мигнув напоследок печальным красным глазом. Оставаться без связи она не любила. Все-таки находящиеся без присмотра мама с Олей вызывали у нее беспокойство.

Случившийся недавно у мамы гипертонический криз заставил ее немало поволноваться, и хотя в этом отпуске мама чувствовала себя вполне сносно, давление у нее могло подскочить в любую минуту, а легко впадающая в панику Оля мало чем могла помочь в такой ситуации.

– Давай домой поедем, – попросила Полина. – Не ругайся, но у меня сердце не на месте, да еще и телефон не работает.

– На, позвони с моего и убедись, что все в порядке, – предложил Никита, но она отрицательно покачала головой:

– Не буду маму пугать звонком с неизвестного номера. Давай лучше вернемся, и все. Сбегаем на пляж, повидаемся с моими, искупнемся, а потом пойдем, куда захочешь.

– Надо бы к Лариске съездить, – заметил Никита. – Родители завтра уезжают, надо узнать, как там и что. Лариска-то сказала, что до сорокового дня побудет, а потом домой вернется. Что ей здесь одной делать? Дома и стены помогают. У нее все подруги там, мама с отцом, опять же. Вот что, давай действительно поступим так, как ты предлагаешь, а затем съездим вместе. Я тебя с ними познакомлю, а то в день похорон не до того было.

Жаркая волна залила щеки Полины. Еще на днях она искренне переживала, что Никита не знакомит ее с мамой, а сейчас испугалась предстоящей встречи так сильно, как будто от нее зависела ее жизнь.

– У меня отличная мама, – шепотом сказал ей в самое ухо Никита. – И отчим тоже. Я тебя уверяю, они тебя не съедят. Более того, ты им обязательно понравишься.

Чем ближе был Коктебель, тем больше нервничала Полина. На трассе вели ремонт дороги, поэтому такси, на котором они ехали, то и дело вставало в пробке, пропуская встречный поток. Полина и сама не знала, чего хочет – то ли ехать быстрее, чтобы скорее увидеть маму и Олю, то ли тащиться еще медленнее, откладывая в долгий ящик представление родителям Никиты. Он, посмеиваясь, смотрел на нее. Все ее нравственные терзания читались на ее личике как в открытой книге.

Наконец, таксист высадил их в том месте, где улица Десантников выходила на набережную. Краем глаза Полина заметила торговку кукурузой, которая устало брела в гору, таща пустую корзину. Видимо, шла домой за новой порцией пляжных лакомств. Проводив ее глазами, Полина увидела, как она свернула в первый поворот налево. Гуляя по Коктебелю в день приезда, Полина забредала туда и теперь знала, что там расположен небольшой тупичок, в котором стоят всего три-четыре дома, увитые диким виноградом. Почти на каждом из них висела табличка «Сдается». Скорее всего, торговка зарабатывала не только тем, что продавала креветки и кукурузу, но и тем, что сдавала комнаты внаем.

Мысль мелькнула и пропала, как ненужная. Полина ускорила шаг и чуть ли не за руку потащила Никиту по набережной ко входу на пляж. Однако на тех лежаках, на которых всегда располагалась ее семья, ни мамы, ни Оли не было. Ужас поднялся откуда-то из желудка, кислым залил горло.

– Маме плохо стало, наверное, – произнесла она враз онемевшими губами. – Никита, побежали в «Троянду». Срочно.

– Да подожди ты, не кипишуй. Что ж ты сразу пугаешься, – мягко спросил он, беря ее за руку и бережно ведя к лестнице. – Может, они отдохнуть после обеда решили. Сейчас придем к вам в номер, они там сидят себе, а тут ты, вся перекошенная. Что ж они подумают?

Полина была согласна, чтобы про нее думали все, что угодно. Лишь бы у мамы все было в порядке. Чуть ли не бегом она пересекла набережную, нырнула в ворота гостевого дома, пролетела по территории и поднялась на второй этаж. Заслышав ее шаги, навстречу ей выбежала мама, целая и невредимая. У Полины от испытанного острого чувства облегчения даже ноги подкосились.

«Никита был прав, – подумала она. – А я – дурында редкостная. Вечно у меня включается режим «паника». Хлебом не корми, дай всласть попаниковать. Вон, маму напугала своей стремительностью».

Лицо у мамы действительно было встревоженное и какое-то потерянное. Полина вдруг подумала, что такое лицо она видела у мамы только однажды. Когда приехала на Селигер после маминого звонка о смерти папы. Тогда мама встретила ее в холле маленькой гостиницы, в которой они поселились, и у нее как раз было такое лицо, как сейчас. Как будто старая жизнь кончилась, а новая не сулит ничего хорошего.

– Мам, ты чего? – спросила Полина, сердце которой снова сжалось от предчувствия беды.

– Оля пропала, – ответила мама. Ее лицо сморщилось, перекосилось, и она горько заплакала, упав на грудь старшей дочери.

Легенда о девушке-чайке