В конце они оба умрут

Загорается зеленый, мы трогаемся с места и уже несколько минут спустя добираемся до Плутона. Наш интернат — это дуплекс с высоким фундаментом и видавшим виды фасадом: сколотые кирпичи, яркие неразборчивые граффити. На окнах первого этажа решетки, но не потому, что мы малолетние преступники. Это для того, чтобы никто не проник внутрь и не обокрал детей, которые уже и так многое в жизни потеряли. Мы оставляем велосипеды у лестницы, бежим к двери, заходим. Затем свободно, не на цыпочках идем по дешевой черно-белой плитке в коридоре прямиком в гостиную. Здесь висит доска для объявлений с информационными листовками про секс, анализы на ВИЧ, аборты, медицинское обследование детей, взятых под опеку, и прочее, и прочее. Но, несмотря ни на что, в этих стенах я чувствую себя как дома, а не как в казенном учреждении.

В гостиной камин, который не работает, но выглядит шикарно. Стены покрашены в оранжевый, и благодаря им я в этом году настроился на осень еще летом. Вот дубовый стол, за которым после ужина в будние дни мы играем в «Карты против человечества» или «Табу». Вот телевизор, по которому мы с Тэго смотрели реалити-шоу «Дом хипстера», притом что Эйми на дух не выносит хипстеров и предпочитает, чтобы я смотрел хентай. А вот диван, на котором мы по очереди спали, потому что он куда удобнее наших кроватей.

Мы поднимаемся на второй этаж, где располагается наша спальня. Здесь, честно говоря, и для одного-то жильца тесновато, что уж говорить о трех, но у нас тут своя атмосфера. Правда, если Тэго на ночь поест гороха, приходится открывать окно, хотя на улице бывает до жути шумно.

— Хочу сказать вот что, — говорит Тэго, закрывая за нами дверь. — Ты правда многого добился. Только подумай, сколько всего ты успел сделать с тех пор, как сюда попал.

— И сколько всего не успел. — Я сажусь на кровать и откидываюсь на подушку. — На меня безумно давит то, что теперь всю жизнь нужно прожить за один день. — Может быть, даже не за полные сутки. Хорошо, если у меня есть хотя бы часов двенадцать.

— Никто и не ждет, что ты найдешь лекарство от рака или спасешь панд от вымирания, — пожимает плечами Малкольм.

— Йоу, этим ребятам в Отделе Смерти повезло, что они не умеют предсказывать смерть животных, — говорит Тэго, а я раздраженно цыкаю и качаю головой. Он выступает в защиту панд, хотя его лучший друг вот-вот умрет. — Не, ну правда! Прикиньте, как все возненавидят чувака, который приговорит к смерти последнюю панду на планете. СМИ сойдут с ума, чувак будет постить селфи, и…

— Да ясно, — прерываю его я. Я не панда, и средствам массовой информации на меня плевать. — Ребята, сделайте одолжение — разбудите Дженн Лори и Фрэнсиса. Скажите, что я хочу устроить похороны перед тем, как уйду из дома. — Фрэнсис так и не проникся ко мне симпатией, но благодаря ему я обрел дом, а многим об этом даже мечтать не приходится.

— Тебе надо переждать вот здесь, — говорит Малкольм и открывает наш единственный шкаф. — Вдруг мы победим систему? Ты можешь стать исключением! Запрем тебя внутри, и все.

— Либо я там задохнусь, либо мне на голову свалится тонна твоего шмотья. — Уж ему ли не знать, что исключений не бывает, что все эти надежды — хрень собачья. Я сажусь на кровати. — У меня не так много времени, парни. — Меня немного трясет, но я беру себя в руки. Не могу себе позволить сорваться в их присутствии.

У Тэго снова начинается тик.

— Тебя можно оставить одного?

Я не сразу понимаю, что он имеет в виду.

— Рук на себя я не наложу, — говорю я.

Покончить с собой я не планировал.

Меня оставляют одного в комнате. Белье, которое мне больше не нужно стирать. Задание на лето, которое не придется заканчивать — да и начинать тоже. В углу кровати лежит свернутое одеяло Эйми, желтое с узором из разноцветных журавликов. Я укутываю им плечи. Одеяло принадлежало Эйми, когда она была ребенком, — это семейная реликвия из детства ее мамы. Мы с Эйми начали встречаться, когда она еще жила здесь, в Плутоне; мы вместе отдыхали под этим одеялом и изредка устраивали на нем пикник в гостиной. Офигенные были времена. После расставания Эйми не просила вернуть ей одеяло, кажется, потому что не хотела меня отпускать. Одеяльце будто бы намекало, что у меня все же есть шанс ее вернуть.

Эта комната капитально отличается от той, в которой я вырос: бежевые, а не зеленые стены, две дополнительные кровати и соседи по спальне. Сама комната меньше вполовину, и в ней нет ни штанги, ни постеров с персонажами из компьютерных игр. И все же здесь есть ощущение дома. Здесь я узнал, что люди могут значить куда больше, чем вещи. Малкольм, например, выучил этот урок тогда, когда пожарные тушили пламя, поглотившее его дом, родителей и все, что он любил.

У нас тут все просто.