В конце улицы (ЛП)

Она не была готова к его ответу.

— Потому что ты знала меня, — шепчет он.

— Не знала.

Но он продолжает, словно она ничего не говорила:

— Потому что я сам себя не узнаю, когда смотрю в зеркало. Уже давно. Я исчезаю. Не знаю, кто я. Но когда я разговариваю с тобой… Когда ты шипишь на меня… Тогда я хотя бы знаю, кем я когда-то был.

Вот оно как ощущается, когда упираешься в конец улицы, думает она, в конец мира. А мир весь в снегу, и дорогу назад замело. Как она тут оказалась? Это же не та жизнь, о которой она мечтала, она — не тот человек, кем хотела стать. Как тут оказался он? В тюрьме. В ее квартире.

Она со звоном отставляет бокал на стол. Хватает его за рукав, и Малфой тут же поворачивается к ней и тянет ее за запястье к себе. Они целуются, и в этом ни капли романтики. Только акт отчаяния. Аффект, и уже во время поцелуя Гермиона готовит свою оправдательную речь: «Ваша честь, это все виски. Ваша честь, у Малфоя были такие грустные глаза. Ваша честь, это было Рождество. Ваша честь, я была одинока. Ваша честь…»

Его нижняя губа кровоточит. Гермиона отпускает его и резко отодвигается.

Испуг и отвращение так резко захлестывают ее, что ей становится плохо. Она кладет руку на рот и закрывает глаза. Потом отпускает руку.

— Прости, — шепчет она. — Прости. Это не должно было… Я не хотела… — в ушах шумит. — Это не должно было произойти.

Он заключенный. Под ее опекой. Это нелегально и очень-очень неправильно. Это Драко Малфой.

Все неправильно.

— Сделай это еще раз.

— Нет!

Малфой берет ее за руку ледяными пальцами. Он держится так крепко, словно Гермиона — якорь, и, может быть, так оно и есть.

— Ты же разведена? — уточняет он. — Ты никого не обманываешь.

— Дело не в этом.

— Пожалуйста.

И это второй раз за вечер и в ее жизни, когда он произносит это слово.

— Завтра ты увидишь своих детей и снова сможешь быть хорошей матерью. Завтра я вернусь к Астории и сделаю вид, будто все в порядке, когда мы празднуем каждое Рождество, как последнее. В новом году мы с тобой встретимся уже перед судом. Но сегодня… Черт! — его голос обрывается, а пальцы дрожат.

Они не совсем трезвые, и из-под длинного подвернутого рукава рубашки виден белый бинт.

За окном падает снег, а Гермиона вспоминает взгляд Малфоя в тюрьме, кровь, смешивающуюся с водой. Почему она забрала его с собой? Почему просто не проигнорировала просьбу? Не ушла домой?

Потому что он сидел в клетке.

Точно так же, как и она.

Она вспоминает Драко в его одиннадцать лет, двенадцать, тринадцать, четырнадцать и пятнадцать. Думает о том, как он сломался в шестнадцать и семнадцать.

Куски Драко.

Draco discerpebatur.

И она снова целует его. Его губы на вкус как кровь, снег и одиночество.

Драко запускает руку в ее волосы и стягивает удерживающую их резинку. Волосы волной падают на плечи. Он зарывается в них ладонью и притягивает Гермиону ближе к себе, а второй рукой снимает с нее очки.

— Ты выглядишь, как раньше, — чуть задыхаясь, говорит он.

— Неправда.

— Ты была ужасной в четырнадцать.

— Ты тоже.

Двадцать лет. Что случилось? Как они оказались здесь? В ее квартире из металла и стекла, без фотографий и тепла, без жизни. Клетка. Без решетки, но зато с подогревающимися полами.

Что случилось?

Гермиона не знает.

«Потому что ты меня знала. Потому что я исчезаю».

Она держится за него, а он — за нее. Его губа все кровоточит, а Гермиона плачет и никак не может остановиться.

Драко пальцами вытирает ей слезы и спрашивает:

— Мне остановиться?

— Нет.

— Да, мадам.

— Не называй меня так.

— Грейнджер.

Одежда падает на пол. Драко тихо стонет, когда Гермиона задевает его синяки. Она нежно гладит его, нежнее, чем собиралась. Он худой и угловатый, но его тонкие руки мягкие и осторожные.

Все это нелепо и неправильно, на их руках кровь мешается со слезами, но они оба — теплые и настоящие.

«Потому что ты знала меня».

Они не нравились друг другу.

Никогда.

Но они знали друг друга. Такими, какими они были тогда. Молодыми и честолюбивыми. Яростными идеалистами. Трусливыми. Злыми. Предубежденными.

Ее кулак, летящий ему в лицо. Его кровь на ее пальцах.

«Она все идеализирует. И потом не перегорает за секунду, а раз за разом переживает тысячи маленьких смертей».

Все, что осталось от той Гермионы, — его рука на ее коже, его голос в ее ушах.

Не останавливайся, думает она. Не останавливайся.

«Он сказал, он вас знает. И вы знаете его».

— Скажи мое имя.

И Гермиона говорит: «Малфой, Малфой». Это кажется колдовством, заклинанием, словно она зовет его восстать из мертвых. Он крепко держится за нее, тихо всхлипывает и шепчет: «Не останавливайся».

Гермиона думает о крови, воде, водовороте, бездне.

Малфой.

Потом они лежат на диване и смотрят в окно на снег. Они не обнимаются, потому что это было бы уже чересчур. Но они лежат рядом под покрывалом, и если и прикасаются друг к другу… Что ж, это случайность.

Они пьют по очереди виски из одного стакана и ждут восхода.

— Как низко мы пали, — говорит он.

— Да.

— Мне жаль, что твой брак развалился.

— Врешь.

— Вру.