В космосе и ниже

Издалека приедет с опозданьем…"

Но мы не станем спорить,

Мы смолчим,

Что все, кто жив, пришли,

А те, что опоздали,

Так далеко уехали, что им

На эту землю

уж поспеть едва ли.

Ну что же, сядем.

Сколько нас всего?

Два, три, четыре…

Стулья ближе сдвинем,

За тех, кто опоздал на торжество,

С хозяйкой дома

Первый тост поднимем.

Но если опоздать случится мне

И ты,

меня коря за опозданье,

Услышишь вдруг,

Как кто-то в тишине

Шепнет,

что бесполезно ожиданье,-

Не отменяй с друзьями торжество.

Что из того,

Что я тебе всех ближе,

Что из того,

Что я любил,

Что из того,

Что глаз твоих

я больше не увижу?

Мы собирались здесь,

Как равные, потом

вдвоем —

Ты только мне

была дана судьбою,

Но здесь,

за этим дружеским столом,

Мы были все равны перед тобою.

Потом

Ты можешь помнить обо мне,

Потом

Ты можешь плакать, если надо,

И, встав к окну в холодной простыне,

Просить у одиночества пощады.

Но здесь

Не смей слезами и тоской

По мне по одному

Лишать последней чести

Всех тех,

кто вместе уезжал со мной

И кто со мною

не вернулся вместе.

Голос Свиридова удивительно менялся по ходу чтения. Но он звучал удивительно бережно к произносимому – вернее, к тем событиям, что скрывались за словами.

Поставь же нам стаканы заодно

Со всеми!

Мы еще придем нежданно.

Пусть кто-нибудь живой нальет вино

Нам в наши молчаливые стаканы.

Еще вы трезвы.

Не пришла пора

Нам приходить,

но мы уже в дороге,

Уж била полночь…

Пейте ж до утра!

Мы будем

ждать

рассвета на пороге,

Кто лгал,

Что я на праздник

не пришел?

Мы здесь уже.

Когда все будут пьяны,

Бесшумно

к вам

подсядем мы за стол

И сдвинем за живых

Бесшумные стаканы.

Из зала доносились всхлипывания …

Катя, стоя за спиной Олега, плакала молча, и он чувствовал ее слезы, и ласково гладил ее руки …

Зал долго молчал, и лишь потом аплодисменты начались с разных мест зала.

– Это уже сорок второй год, посвящено все той же женщине. Многие видели фильм, поставленный почти по этому стихотворению с Валентиной Серовой в главной роли – фильм «Жди меня» режиссера Столпера.

– Военные стихи Симонова отражают многие тяжелые факты военной поры. Вот знаменитое на весь мир стихотворение начала войны:

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,

Как вслед нам шептали:– Господь вас спаси!-

И снова себя называли солдатками,

Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,

Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,

Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти проселки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою

Дорожной тоской от села до села,

Со вдовьей слезою и с песнею женскою

Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,

По мертвому плачущий девичий крик,

Седая старуха в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?

Но, горе поняв своим бабьим чутьем,

Ты помнишь, старуха сказала:– Родимые,

Покуда идите, мы вас подождем.

"Мы вас подождем!"– говорили нам пажити.

"Мы вас подождем!"– говорили леса.

Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,

Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.

Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,

Я все-таки горд был за самую милую,

За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,

Что, в бой провожая нас, русская женщина

По-русски три раза меня обняла.

Почему-то это стихотворение звучало совершенно не так, как предыдущее – и голос у Свиридова стал другим, как будто он читал прозу, письмо или вспоминал что-то дорогое.

Переждав аплодисменты он продолжил.

– Это из более ранних довоенных стихов, и называется «Кукла»:

Мы сняли куклу со штабной машины.

Спасая жизнь, ссылаясь на войну,

Три офицера –

Храбрые мужчины -

Ее в машине бросили одну.

Привязанная ниточкой за шею,

Она, бежать отчаявшись давно,

Смотрела на разбитые траншеи,

Дрожа в своем холодном кимоно.

Земли и бревен взорванные глыбы;

Кто не был мертв,

Тот был у нас в плену.

В тот день они

И женщину могли бы,

Как эту куклу,

бросить

здесь

одну…

Когда я вспоминаю пораженье,

Всю горечь их отчаянья и страх,

Я вижу не воронки

в три сажени,

Не трупы

на дымящихся кострах,-

Я вижу

Глаз ее косые щелки,

Пучок волос, затянутый узлом,

Я вижу куклу,

На крученом шелке

Висящую

за выбитым

стеклом.

– Это тридцать девятый год, разбитая японская машина, и фарфоровая кукла в ярком кимоно – я как будто вижу ее тонкое лицо и испуганные глаза … А это уже наша Велика война и ее приметы:

Майор привез мальчишку на лафете.

Погибла мать. Сын не простился с ней.

За десять лет на том и этом свете

Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.