В краю мангров

Обычно испанцы плавали только днем, а вечером бросали якорь в защищенной бухте, в устье реки или под прикрытием острова. Ночью плыли только в том случае, если надо было поскорее пройти участок открытого моря или убраться из опасного места.

…Темная тропическая ночь, шхуна стоит на якоре в устье реки, до мангров тридцать саженей, место как будто безопасное. Команда спит на своих койках. И вахтенный дремлет, прислонившись к мачте, или, сидя на бухте каната и подперев голову руками, мечтает о роме и девушках.

Погода отличная, никаких врагов и в помине нет, какого черта глаза таращить?

Вахтенный не слышит тихого всплеска — это две длинные пироги выскользнули из мангров. Не видит, как задрожало и расплылось отражение звезд в темной воде. Пироги медленно и бесшумно подходят к корме шхуны.

С воинственным кличем буканиры вскакивают на борт. В лунном свете при оранжевых вспышках из пистолетных и мушкетных дул тускло поблескивают кортики, копья, секиры. Сонные моряки кое-как отбиваются вымбовками или в страхе прыгают в воду и плывут к берегу.

Несколько минут — и судно переменило владельца.

Летят за борт нагие тела, и акулы чертят светящиеся дорожки в море, спеша к устью. У них чутье, как у охотничьих псов, и, уловив запах крови, они стрелой пронзают волны, мчатся на пир, следя за прихотливыми извивами течения. Здоровенные белые акулы с серой каймой на плавниках, плоскоголовые донные акулы, чудовищные рыбы-молот, полосатые тигровые акулы с круглым пятнышком над вертикальной щелочкой зрачка…

Буканиры все чаще и чаще устраивали пир для акул; еще в прошлом веке в Испанском море ходили пираты.

Буканиры успешно освоили новую профессию. Через несколько десятков лет не горстки оборванцев атаковали маленькие шхуны — целые флотилии пиратских кораблей ходили, где им заблагорассудится, не пропуская ни одного испанца. У береговых братьев появился свой адмирал, грозный старик — голландец Эдвард Мансфельд, и свой вице-адмирал — Генри Морган. Французский губернатор на Тортуге и английский на Ямайке наперебой добивались благосклонности буканиров и приглашали их предводителей на лихие попойки, а портовые лавочники удовлетворенно потирали руки. Немало добра доставалось им за бесценок, когда одолеваемые жаждой пираты рвались в кабаки.

Морган грабил поселения по берегам озера Маракайбо, взял штурмом Панаму. Пти-Пьер сжег Риохачу, Мануэль Португалец предал огню Санту-Марту, метис Луис Гарсиа так основательно разрушил Санта-Мария-дель-Дариен и Аклу, что теперь мы не можем точно сказать, где лежали эти города.

Но из всех флибустьеров Испанского моря трое особенно волнуют воображение.

Первый — Френсис Дрейк, морской орел из Девоншира, путешественник, объехавший вокруг света, человек, которому и океан был тесен.

За ним — благороднейший кречет елизаветинского двора, мечтатель, поэт Уолтер Рейли, не столько капер, сколько землепроходец, который всюду искал сказочное царство Париме.

Третий…

Косяк сардины стремительно идет у самой поверхности воды в тридцати саженях от берега. Наверное, спасается от крупной рыбы. Крачка пикирует и вновь взмывает, в желтом клюве зажат кусочек морского серебра.

Ее догоняет темный силуэт… Длинные, будто изломанные, крылья, клюв острый, как вымбовка, кроваво-красное горло, черная грудь. Фрегат.

Бросок, крик!..

Крачка выпускает сардину. Рыбешка серебристым листиком падает вниз, но не долетает до моря. Фрегат мягко падает следом и хватает ее прямо над самой водой. Взмыл, скользнул по мне недобрыми пиратскими глазами и ушел дальше. Привет, сэр Генри Морган!

Поплавки яростно пляшут. Кто-то попался…

Вдруг вижу: чуть подальше рассекает волны бурый плавник. Держа наготове нож, я бегу по воде спасать «ною сеть. Это песчаная акула, а их я не боюсь.

Взваливаю сеть на плечо, бреду к берегу и расстилаю ее на пляже. Теперь можно выбирать улов. Красные крабы с зеленоватой спинкой, изящная серебристая кефаль, крупный перламутровый помпано с золотистым брюхом.

Трепещущая рыба, розовые раковины, залитый солнцем песок… И тут же наполовину скрывшаяся в земле старая, ржавая пушка.

Возможно, море опять скроет ее — на сутки, на месяцы, на несколько веков. Возможно, этот поселок будет городом, когда она выглянет вновь. А может быть, и поселка не будет, только море и небо, фрегаты и рыба да маленькие крабы-призраки, скользящие по солнечному берегу.

Утро на болоте

Еще темно. С плотного прибрежного песка сворачиваю на тропу под кокосовыми пальмами. Небо затянуто почти прозрачной пеленой. На западе, у горизонта, сквозь облако тускло просвечивает луна.

Ночной ветер с равнины затих, а морской бриз еще не проснулся. Отлив. Что-то глухо бормочет дремлющий прибой, переваливая через отмели. Даже в зарослях за полоской пальм слышен басовитый шепот моря.

Тропа вьется светлой прядью между зелеными кустами. Секунду назад они были черными, но небо чуть посветлело, и сразу появился какой-то намек на краски.