В краю солнца

Кроме меня, на улице никого не было. И туристы, и сами тайцы, если у них нет китайских кровей, редко посещают старый китайский квартал Пхукет-тауна, так что в тот день он принадлежал мне одному. В липнущей к телу футболке я шел по улицам Тханон-Тхаланг, Тханон-Дибук и Тханон-Романи мимо особняков с закрытыми ставнями, которые, казалось, спали за черными кованными оградами. Кремовые, желтые, голубые, дома так хорошо сохранились, что большинство выглядело новыми. Я смотрел на них, и мне чудилось, будто на балконы вот-вот выйдут построившие их суровые предприимчивые китайцы.

Я свернул в боковую улочку и почувствовал жар огня еще прежде, чем его увидел. Старая китаянка жгла в печке ритуальные деньги, чтобы обеспечить себе благополучный переход в загробный мир. Мне пришлось вжаться в стену, чтобы протиснуться мимо нее, но она даже не шелохнулась, а так и продолжала подкладывать деньги в огонь, словно один из нас уже призрак.

Неподалеку от той же улочки стоял храм. Один раз господин Ботен приводил меня сюда. Он объяснил мне, что на тайских указателях храм называется Кваним-Тенг, однако его настоящее, то есть китайское имя – Пужао, а посвящен он Гуаньинь, даосскому божеству милосердия.

Внутри курились благовония, в больших каменных сосудах горели ритуальные деньги. Меня тут же окутало густое облако дыма. Дым не давал дышать и одурманивал мозг; в сочетании с бесчисленными священными статуэтками эффект получался прямо-таки галлюциногенный, поэтому сначала я решил, что он мне просто привиделся. Но это был действительно Ник. Он неподвижно стоял рядом с пожилым китайцем, который гадал на бамбуковых палочках.

Ник посмотрел на меня и слабо улыбнулся:

– Не думал, что меня здесь найдут.

– Я вошел сюда наугад.

От священного дыма у нас обоих слезились глаза.

– Господи, какой же я дурак… – проговорил он.

– Не такой уж и дурак, – возразил я. – Могло быть хуже.

Он горько рассмеялся.

– Ты не сбежал, – добавил я, дотрагиваясь до его руки. – Не попытался перейти границу.

– Я думал об этом – на полном серьезе, Том! Но так и не определился между Лаосом, Камбоджой и Бирмой. В Малайзии меня точно арестовали бы, в Хитроу тоже. Я даже руки хотел на себя наложить. – Он рассмеялся. – Не смог выбрать, что лучше: наглотаться таблеток или броситься под тук-тук. А потом я понял, что не могу ни сбежать, ни покончить с собой, потому что люблю свою жену.

Ник задохнулся от горя и любви и замолчал, а затем поднял горсть бамбуковых палочек.

– Ты знаешь, как ими пользоваться? – спросил он.

– Их нужно встряхнуть и посмотреть, какой номер выпадет, потом зайти в соседнюю комнату и прочитать предсказание. Только вряд ли оно написано по-английски.

Ник слегка встряхнул палочки.

– Думаешь, стоит попробовать? – спросил он с вымученной улыбкой. – Стоит узнать, что готовит мне судьба?

– Ник, я нашел ее. Нашел Кай.

Он смотрел на меня и ждал, все еще сжимая в руке палочки.

– Она в заведении для богатых тайцев, – продолжил я. – Иностранцев туда не пускают.

Ник бросил палочки на пол.

– Я иду. Скажи мне адрес.

– Ник…

– Что?

– Это нехорошее место.

– Какая разница? – сердито спросил он. – Какая, черт побери, разница? Или ты думаешь, это что-то меняет?

Благовонный дым щипал мне глаза, наполнял горло и легкие.

– Нет, – ответил я, – совершенно ничего не меняет.

31

Не снимая левой руки с руля, я взглянул на часы: была практически полночь. За спиной у меня слышалось дыхание Ника. Мы оба смотрели на дом.

– Почти пора, – сказал я.

Мы находились на тихой жилой улице в старой части города. Она вела между двумя рядами одинаковых зданий – так называемых китайских домов-лавок. Это были не огромные особняки за кованными оградами, а узкие длинные постройки, сплюснутые с боков и вытянутые назад. В таких селились когда-то семьи попроще – на первом этаже торговали, на втором жили. Большая часть улицы тонула в темноте. Только в одном старом китайском доме, который теперь числился среди самой дорогой недвижимости на острове, горели все окна.

– Думаю, ты понимаешь, что мы не можем просто взять и войти, – сказал я, не оборачиваясь. – Никто нас туда не пустит.

Молчание. Я повернулся к нему и заговорил резче:

– Ты меня слушаешь?

– Да, – тихо ответил Ник, не сводя глаз с ярко освещенного дома. – Я слушаю. Правда слушаю.

«Роял Энфилд» тронулся с места – легко и неторопливо. Ничем не примечательный мотоцикл, каких в городе сотни. Мы отправились на ночной рынок, расположенный на улице, которая ответвляется от дороги на Бхангнга.

Рынок работал в две смены. Я знал, что через несколько часов торговцы начнут раскладывать на прилавках свежие фрукты и овощи, а повара и их подручные придут, чтобы успеть затовариться в прохладные предрассветные сумерки. Потом откроются лавки, предлагающие суп и лапшу тем, кто рано встает или поздно ложится. Сейчас же рынок представлял собой одну большую барахолку, где прямо из кузовов продавали одежду, поделки, пиратские DVD-диски – словом, все, за что можно выручить парочку батов. Отовсюду гремела тайская поп-музыка.

– Откуда ты знаешь про это место? – спросил Ник.