В краю танцующих хариусов. Роска

Если кто не видел живого марсианина — спешите посмотреть. Я наряжен в кафтан из двух полосатых матрацев, голову прикрывает жестяной колпак, лицо спрятано под проволочное забрало. Точно такое я видел на вратаре канадской хоккейной команды. Вот только с рукавами вышла промашка. Испортил две фуфайки, но ничего не получилось. Пришлось рукава упразднить и минут десять тренироваться прятать руки в вырезы кафтана. Получается как будто неплохо. В крайнем случае буду работать одной правой. Одну руку спрятать быстрее.

Кажется, все готово. Дрова сложены у двери, там же стоит зажженная свеча. Все лишнее убрано с дороги, снег у крыльца посыпан золой. Это чтобы не поскользнуться, если придется удирать.

Читающий эти строки благодушно улыбнется: «Вот это нагородил! Яснее-ясного, что ничего с ним не случилось. Если бы случилось, тогда бы этих записей не было. Не напишет же он: «Она повалила меня на снег и съела». Все правильно, но почитайте-ка привезенную Шуригой книжку: «…движимая постоянной внутренней яростью, росомаха с абсолютным бесстрашием бросается на лося и, вцепившись зубами в холку, висит на нем, пока не загрызет насмерть. Даже попав в бурную реку, когда самой росомахе угрожает смертельная опасность, она не отпускает добычу». Вот видите, она в единоборстве с лосем выходит победительницей.

А кто мне скажет, как у росомах получилось с тем медведем? Ведь дрался он не на жизнь, а на смерть, и все равно они его победили. Теперь приравняйте этих зверей и меня. После такого — слепленный из двух протертых матрацев кафтан покажется тоньше папиросной бумаги.

Росомаха лежит, свернувшись клубком и прикрыв нос хвостом. Точно так отдыхает какая-нибудь дворняга, расположившись у крыльца хозяйского дома. На скрип двери она вздрагивает, но не поднимается. Даже головой не шевельнула. Словно мое появление ее не интересует. Матрацы затрудняют движения. Короткими семенящими шажками продвигаюсь к печке и принимаюсь заталкивать в нее дрова. Все делаю наощупь. По памяти, так сказать. Ни на мгновенье не отвожу глаз от росомахи. Почему она так себя ведет? Раненый медведь может притворяться мертвым до тех пор, пока с него не начнут снимать шкуру. Потом подхватывается и начинает драть самих охотников. Может, и росомаха ждет, когда я подойду к ней совсем близко. Все так же с оглядкой возвращаюсь за свечой, и вот она уже в печке. Пусть дрова разгораются, а мне предстоит самое трудное — подобраться, к столу и снять из-под потолка ведро и сумки с продуктами. Иду еле-еле. Сделаю шаг-другой и останавливаюсь. Нет, здесь что-то не то. Зачем я вот так пру напролом? А если она и в самом деле поджидает удобного момента? Еще шаг — и она бросится.

Отступаю к порогу, вытаскиваю руку из-под матраца, бью кулаком в стену и одновременно кричу:

— Роска! Алло, подъем!

Росомаха вскидывается, ударяет головой о низ кровати и грозно рычит. Но и ее движения, и рык слишком уж вялы. Мне кажется, она даже не открывает глаза. Да, точно, сидит с закрытыми глазами. Что с нею?

Посидев так с минуту, росомаха опускается на пол, широко зевает и начинает укладываться спать. Снова ее тело сворачивается калачиком, хвост ложится на голову и грозный зверь превращается в обыкновенную лохматую дворнягу.

Ой-йоюшки! Да она же замерзает! Я здесь праздную перед ней труса, а она, может быть, доживает последние минуты.

— Не спи, Роска! Слышишь, не нужно спать.

Росомаха, конечно, слышит меня, потому что лежащий под кроватью клубок отзывается рычанием на каждый мой звук, на каждое мое движение. Но она так застыла, что даже не хочет, вернее, не может поднять голову.

Снимаю с гвоздей ведро, сумки с крупами, макаронами и порошками, осторожно выношу все за дверь. Теперь веду себя смелее, к тому же появился опыт работы в этом одеянии. Если бы не ощущающаяся во всем теле слабость, можно было бы действовать еще четче.

У Шуриги есть любимая пословица. К месту и не к месту он любит говорить: «Хорошая мысля приходит опосля». Наверное, так и у меня. Заметив, что дрова в печке прогорают, набираю охапку побольше и уже приготовился заносить в избушку, как вдруг меня осенило: «Ну отогрею росомаху, а потом что? Сейчас она так застыла, что ей не до меня. Отогреется же — в избушку мне не зайти. Придется все начинать сначала». Насколько позволяет кафтан, бегу в бригадирскую, там переворачиваю одну из кроватей и сбиваю с нее спинки. Одна сетка есть. В коридоре висит бухта тонкой проволоки. Слабовата, но другую искать некогда. Привяжу сетку к кровати, под которой сидит Роска, и тогда она мне не страшна…