В кресле под яблоней

Федя, который умеет все, что умеет Иван: курить, пить из горла, высоко закидывая голову, и читать, то есть жевать, газету, предварительно погоняв ее рогами. Все это козел охотно демонстрирует иностранцам, которые радостно фотографируются с ним в обнимку.

Правда, главного природного удовольствия Федя за буйный нрав лишен – кастрат.

Пасет свое стадо Иван с напарником – через день – и сорок долларов имеет. Выбрасывая деньги на фейерверки и презентации, на зарплату господин Е. Б. денег жалеет: мол, сколько ни дай, все равно пропьют.

Так что лучше пропить их самим. Размахнулся сначала “Полифем” на сотни голов – господин Е. Б. на закате советской власти тесно общался со знаменитыми председателями колхозов и считал себя крупным специалистом. Но хозяйство вести – не языком трясти. Стадо теперь именно такого размера, который удобен Ивану. Да и пасет он его рядом с домом.

– Иван, дело ест! – именно так, с твердым “т”, произносит Володя и заглядывает в распахнутое и только прикрытое тюлевой занавеской окно.

– Ай, Володька! Сам помираю.

– Слушай сюда! На! – Володя протягивает ему свою бутыль.

– Не, Володька, у меня от холодной воды зубы заходятся.

– Глотни! – приказывает Володя командирским голосом, каким пользовался на сборах, когда гонял свою роту десантников.

Видимо, военная карьера была бы для него вполне приемлемым вариантом. Я совсем недавно узнал, что мы с ним в одном военном звании – капитаны. Но я-то штабная крыса, а у него тридцать прыжков с парашютом. Последний был не совсем удачный. Выталкивая своих бойцов в открытый люк, Володя пришел в такое игривое состояние духа, что решил попробовать сопротивление забортного воздуха ногой. Поток так дернул его, что Грек летел, кувыркаясь, до самой земли и приземлился на колени. После этой травмы у него начали дрожать руки, а лечение алкоголем усилило симптомы до такой степени, что удержать стакан в одной руке он не в состоянии. Пока не пришел к власти

Горбачев, гоняли его на сборы ежегодно. Так что Михаил Сергеевич лишил его регулярного – и оплаченного – развлечения.

– Ну что толку? – упирается Иван и вялой рукой, только чтобы отстал от него этот настырный Грек, берет бутылку. Нехотя делает маленький глоток. Ничего не понимает. Еще один, посмелее. Лицо расцветает. Усы довольно топорщатся. – Ну, Володька, сукин кот, артист, бля! Заходи!

Сейчас сало достану!

– Иван! Тут дело не простое, не до сала! Такой воды полная криница!

– Ай, Володька, заходи скорей! У кого брал? Не армянская. Кристалл!

– Иван, выходи, пить потом будем!

Иван прикладывается еще раз. Ну что с этим Греком делать будешь – не отстанет! Иван человек мягкий, спорить не любит, быстро находит компромисс:

– И мне ж за водой надо.

– Бери два!

– Другое еще полное.

– Выливай!

Ну, думает Иван, Грек уже допился. Вот она, белая горячка. Надо бросать, пока тоже не чокнулся. Иван выливает ведро чистой воды в борозду. С пьяным спорить – что со столбом танцевать. Опасливо поглядывая на Володю, идет рядом с ним. Вроде не такой и пьяный.

Видно, тут уже бзик начинается. Тогда только понюхать достаточно.

Что водка с людьми делает. Нет, все, кодируюсь… через месяц… К

Иркиному дню рождения…

Володя с Иваном молча спускаются к музейному объекту, качающему валюту из карманов доверчивых иностранцев. Иван медлит, тактично оттягивает ту минуту, когда правда явится во всей своей безутешности. Может, Грек еще и сам одумается. Придумал же – полная криница водки! Видно, хорошо принял вчера. А неплохо бы! Никуда бегать не надо, унижаться.

– Ну, давай, Иван! Вытекает же. Заткнуть бы чем…

Иван наклоняется над криницей, принюхивается – вроде не пахнет. Да мне-то что, я за водой пришел. Наклоняется, топит ведро, вытаскивает.

– Ну, глотни! – командует Грек.

– Володька, – жалобно говорит Иван, помаргивая глазами и кривясь лицом оттого, что его вынуждают сказать человеку неприятное. – Ну что ты из меня дурня строишь?

– Ваня, будь другом, глотни! – умоляет Грек. В его голосе уже надрыв, он готов сорваться в истерику. Вот же люди! Правду говоришь, а не верят!

Иван с раздражением ставит ведро на лавочку, на которой любят посиживать и покуривать ночью малолетки. Курите – ладно, травитесь.

Но окурки-то зачем в криницу бросать? Поймал бы которого – утопил.

От резкого движения вода плещет через край. Иван делает стойку, как охотничья собака, поймавшая запах дичи. Осторожно приседает на корточки, касается поверхности губами и начинает медленно, как конь, тянуть в себя обжигающую не только холодом жидкость.

– Ну, Володька… – Иван наконец отрывается и ошеломленно замолкает, пытаясь понять суть происходящего. – Может, там пошла какая самогонная реакция? – Он тычет пальцем в глубину цементного кольца.

– И мы теперь без воды останемся?

Надо же, о воде тоже беспокоится.

Володя поднял пол-литровую банку, обернул ее несколькими тут же сорванными лопухами и пытается заткнуть отверстие, через которое утекает драгоценная жидкость.

– Краник нужен. Есть у меня подходящий. Батона надо позвать, – вспоминает Володя о друге, который живет за тещиным домом, наискосок от них.