В кресле под яблоней

Надежда Ивановна послала. Когда я заходил за ключом, она была приклеена к очередной мексиканской серии и взглянула на меня так жалобно, что я не смог совершить эту ничем не оправданную жестокость

– оторвать ее от экрана. На какой-то час она забывает обо всем, живет в роскошных интерьерах, влюбляется в латиноамериканских красавцев, переживает за обиженных женщин. Потом еще раз обсуждает с соседками события очередной серии, светлея лицом, поднимая в улыбке почти всегда опущенные уголки губ.

Лицо у Грека осмысленное, не в запое. Он полмесяца пьет – именно настолько хватает пенсии, – полмесяца отдыхает, восстанавливается.

Во время запоя он не потребляет ничего, кроме спиртных напитков.

Собственная методика голодания и очищения организма. Проверена опытом десятилетий. После алкогольных инъекций он дня три пьет только молоко.

Аркадий Иванович первым в деревне, лет тридцать назад, купил

“Жигули”. Поросята, телята, которых выкармливала Надежда Ивановна, и позволили ему стать владельцем личного транспорта. Но как сел за руль, так и покатился вниз. К своему дому подъезжал пьяным до такой степени, что не мог выйти из машины. Жена с трудом отрывала его от руля и тащила в кровать. Через пару дней он приходил в себя, просил на коленях прощения у товарищей по партии, обещал, что в рот не возьмет. Но вскоре все повторялось.

Обессиленный, он лежал в постели, пялился в телевизор, повторяя периодически только одно слово: “Мана!” С ударением на последнем слоге. Касалось оно и наших хозяйственных успехов, и полетов в космос, и художественных фильмов. Особенно не любил он почему-то

Штирлица.

Ну хорошо, спрашивал я у него, наши космические успехи – мана, то есть вранье. Но американские? Они ведь и на Луне были. “Мана! Все мана! Договариваются между собой, чтобы людей дурить! Кто ж их проверит? Мана!”

Пересекаюсь с гостем возле цветущих тюльпанов. Дружно поднимают свои красные головки в начале мая.

– Ну, как дела, Аркадий Иванович?

– Дела известные. Я же с алкоголем связан, – неожиданно формулирует он свой недуг. В такой формулировке это уже не медицина и физиология, а социология и политика. Связь с алкоголем – это звучит как строка обвинительного приговора. Встать, суд идет. Десять лет без права опохмелиться.

Он стоит неуклюжий, как несгораемый шкаф советского образца, выкрашенный коричневой краской. С трудом верится, что у нас в гостях, на золотой свадьбе бабушки и деда, он водил своих раскрасневшихся партнерш с каким-то танцплощадочным шиком, неожиданным в колхозном шофере, всегда серьезном и даже мрачноватом.

На прощальном балу в подмосковном санатории Дорохово был даже отмечен хрустальной вазой за лучший вальс. Долго красовалась на телевизоре, потом сплавил кому-то за бутылку.

Аркадий протягивает мне сумочку:

– Надя тут вам банку молока послала. Кислое. Вечером, если желаете, и свежего можно.

– Коровы уже в поле?

– С прошлой субботы. Травы хватает. Тут у вас работы… – Критически оглядывает мои захламленные владения. Розетки одуванчиков – в самый раз на салат – радостно зеленеют на новых территориях. – Пойду договариваться насчет коня. Может, посадим завтра.

Бутылочка еще постоит, не испортится. Видно, что на связь с алкоголем выйдет после того, как посадят картошку. Приедет младший

Аркадик из соседней деревни, с двумя уже взрослыми дочками. Володя за плугом. Будет спорить с отцом, ругаться, обижаться на мать, что защищает батьку, что все еще признает его за хозяина и прислушивается или делает вид, что прислушивается к его указаниям.

Комплекс Эдипа у Володи налицо. Кроме матери, ему некого любить в этой жизни.

Придет с того берега и жена давно умершего Надиного брата – Фенька.

Точнее, прикатит на велосипеде. Ей уже под восемьдесят, но это единственный способ передвижения, который она признает. Может, поэтому такая худенькая, моложавая, почти без седых волос. В сорок осталась без мужа, подняла троих детей, построила им квартиры, да вот только не успела младшему купить машину – на “Запорожец” тот не соглашался, – как грянула, по ее выражению, перестройка. Денежки и пропали. Но с велосипедами ей везет: уже третий выиграла в лотерею.

Сын тоже потихоньку приспособился к новой жизни – держит большое хозяйство в пригородной деревне, продает творог на рынке. Разъезжает на иномарке. Поэтому мать завела и вторую корову: “Помогу, чем могу, пока силы есть”.

Сил ей еще хватает и на колхозную работу: берет бураки, ходит на уборку картошки. Несколько лет подряд урожаи в колхозе небывалые:

500 – 600 центнеров с гектара. Сорт “ласунак” (лакомка), клубни по килограмму. Расплачиваются с людьми натурой, десять процентов от выработки. Ходят все, кто может и не может. Но в лидерах, конечно,

Фенька. Больше чем две тонны засыпали в ее погреб с колхозного поля.

Не считая того, что она в обед и после работы прихватит с собой.

Говорят, в колхозе очень хороший агроном, хотя Юзик ее и критикует.

Правда, достается от него всем – даже самому Лукашенко.