В кругу королев и фавориток

3 Кардинал де Ретц, по ошибке поместивший эту сцену в луврский парк, идет в своем утверждении еще дальше: «М-м де Шеврез, единственная, кто был рядом с ней (Анной Австрийской), услышала шум, будто два человека боролись. Подойдя к королеве, она увидела, что та очень взволнована, а Букингем стоит перед ней на коленях. Королева, которая в тот вечер, поднимаясь в свои апартаменты, сказала ей только, что все мужчины грубы и наглы, на следующее утро велела спросить у Букингема, уверен ли он в том, что ей не грозит опасность оказаться беременной…» (Кардинал де Ретц. Мемуары).]

Когда к королеве вернулись силы, она вызвала Пютанжа, своего шталмейстера, и стала его бранить:

— Это вы виноваты в том, что произошло, — сказала она, — вы не должны были ни под каким предлогом отходить от меня.

И так как расстроенный шталмейстер молчал, опустив голову, она продолжала:

— Ладно, отправляйтесь спокойно спать; ничего плохого вам не грозит, потому что я надеюсь, что король ничего об этом не узнает.

Потом она взяла за руку м-м де Шеврез и направилась к своему жилищу. Остальные в молчании последовали за ними.

Для всех вечер был непоправимо испорчен.

Но больше всех, нельзя не согласиться, он был неудачен для герцога. Всю ночь, опозоренный и отчаявшийся, он безуспешно пытался уснуть. Заснул только на рассвете с глазами, опухшими от слез.

А в это время солнце уже осветило смятые кусты крапивы и увядшую траву в том самом месте, где королеву Франции повалили, точно простую служанку.

Утром Анна вызвала м-м де Шеврез, чтобы поделиться с ней своим беспокойством. Она опасалась, как бы вопреки всем приказам король не узнал о случившемся инциденте, и страшилась его ревности. При этом она снова и снова возмущалась герцогом, но как-то так, что наперснице было понятно: Анна винила Букингема в неловкости. Вместо того чтобы устроить тайное свидание, во время которого она бы с восторгом восприняла некоторый недостаток уважения, он заставил ее отбиваться и кричать, к тому же он подверг ее риску оказаться застигнутой другими в не совсем удобной позе, и за все это она была очень зла на него.

Так что же, значит, его необдуманный поступок безнадежно погубил их любовь?

— Я больше никогда не смогу остаться с ним наедине, — сказала она. — И лучше всего, чтобы он уехал, не пытаясь больше меня увидеть.

Но при этой мысли она не смогла сдержать слез.

[112]

Через несколько дней Генриетта покинула Амьен и направилась в Булонь, где ей предстояло сесть на корабль. Анна Австрийская следовала за ней в карете и в двух лье от города остановилась, чтобы попрощаться с ней. Во время их долгих объятий к ним подошел Букингем и раскланялся с королевой Франции. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Оба были очень бледны. Затем герцог, наклонившись, заглянул сквозь дверцу кареты внутрь и произнес несколько слов. Что-то говоря, он мял занавеску рукой, и все заметили, что он с трудом сдерживает слезы.

Наконец, он поклонился и присоединился к отъезжавшему в Англию кортежу.

Анна отправилась в Амьен. Волнение ее было так велико, что принцесса де Конти, ехавшая с ней в карете, по возвращении заявила: «Что касается нижнего пояса, я вполне готова поручиться за целомудрие королевы, но если говорить о верхнем поясе, то я не столь уверена, потому что слезы этого любовника [113] не могли не пронзить ее сердце; а так как занавеска на какое-то мгновение скрыла от меня лицо королевы, я могу только предположить, что Ее Величество смотрела на этого человека с жалостью» [114].

Как же велика должна была быть эта жалость, если Анна решилась, как утверждают некоторые историки, поцеловать герцога? Факт в общем-то не невероятный и, главное, позволяющий объяснить взбалмошный, безрассудный поступок, который спустя несколько дней совершил явно ослепленный любовью Букингем.

Вот что рассказывает по этому поводу м-м де Мотвиль: «Страсть герцога де Букингема толкнула его еще на одно смелое деяние, о котором мне рассказала королева, а потом подтвердила и королева Англии, узнавшая об этом от самого герцога. Этот знаменитый иностранец после отъезда из Амьена был так поглощен своей страстью и истерзан болью разлуки, что пожелал непременно еще раз увидеть королеву, хотя бы на миг. А так как кортеж англичан в это время уже подъезжал к Кале, он для выполнения задуманного объявил, будто им получены от его господина — английского короля новые указания, вынуждающие его вернуться к французскому двору».

— Я должен отвезти важный пакет Ее Величеству королеве-матери, — сказал он.

И, не вдаваясь в объяснения, покинул Генриетту, вскочил на лошадь и стремительным галопом возвратился в Амьен.