В кругу семьи. Смерть Иезавели

Толпы в зале редели. Покупатели провели замечательный день, и теперь усталые женщины, обремененные покупками (о которых они станут горько сожалеть, едва вернутся домой), протискивались в очередь к автобусу под моросящим летним дождем. Их сердитые мужья, обвешанные терками для мускатного ореха «Охкактонко», ножиками для лимонной цедры «Охкакостро» и всевозможными кухонными приспособлениями «Охкакудобно», уныло плелись следом. В галереях молоденькие девушки-продавщицы спорили с хозяевами о размере комиссионных, а демонстраторы потихоньку начали убираться в павильонах, чтобы, едва цветочные часы покажут десять, сразу уйти. Погрешность этих часов составляла десять минут в ту и другую сторону, и демонстраторы что утром, что вечером толковали сомнения в свою пользу. Со сцены унесли закрывавшие тело ширмы.

– Что ж, полагаю, я могу вас отпустить, – сообщил Чарлзворт своей измученной и проголодавшейся группе. – Спасибо, что были так терпеливы. Должен сказать, вы просто образцовые подозреваемые! – Он посмотрел на них с усталой, извиняющейся улыбкой. – Я, разумеется, захочу снова поговорить с вами всеми, причем не один раз. Для этого у меня есть ваши адреса.

Затем он повернулся к Перпетуе:

– Надеюсь, инспектор Кокрилл проследит, чтобы вы благополучно добрались до дома.

Все стали расходиться, и наконец он остался один в огромном полутемном зале на обезлюдевшей сцене. Хм, «запертая комната». Всего один вход, запертый с одной стороны и под наблюдением – с другой. Две короткие веревки. Глупое четверостишие. Бриллиантовая брошь. Пропавший человек, который не мог быть убийцей, поскольку все это время сидел на лошади. Испуганная девушка, запертая – однако целая и невредимая – в подсобке. И, наконец, одиннадцать человек в непроницаемых для взгляда костюмах на виду у нескольких тысяч человек и женщина в десяти футах над их головами, задушенная руками и сброшенная с игрушечной башни…

Чарлзворт прошел через арку в заднюю комнату. На двенадцати крючках висели двенадцать застегнутых на молнию доспехов. С колышков над ними, лоснясь бархатным блеском, свисали двенадцать разноцветных плащей. Двенадцать жестяных шлемов с закрытыми забралами были наброшены на колышки поверх плащей. Белый, красный, светло-синий. Желтый, фиолетовый, оранжевый, темно-синий, бутылочно-зеленый… Бутылочно-зеленый. Чарлзворт подошел к запасному доспеху, висящему на крючке вместе с бутылочно-зеленым плащом и жестяным шлемом, и непочтительно ткнул пальцем в его жестяной животик.

– Вы, старые сардиновые банки! Если б вы только могли говорить!

Безглазый и беззубый шлем ухмыльнулся ему.

Глава 7

Если полиция Кента и получила какую-либо пользу от конференции, проводимой в этом году в Лондоне, то вовсе не благодаря регулярному присутствию на ней своего представителя, детектива-инспектора Кокрилла. Коки с отсутствующим видом рисовал крошечных человечков на крошечных лошадках, подрисовывал им крошечные доспехи, штандарты и развевающиеся плащи. Он набросал план сцены и задней комнаты в Элизиум-холле, изобразил кривоватое лицо, добавил к нему густой куст пружинистых светлых волос, выстриженных в форме боба, как у мальчишек-газетчиков… Лучше бы выстригла их в форме павлина, подумал Кокрилл. Или дерева, растущего из ванной. Он превратил боб в ванну и пририсовал к нему небольшое деревце. В наше время девушки носят стрижки и почуднее…

Коки встал, шепотом извинился перед коллегами и вышел из зала. Перпетуя, до утра промучившись бессонницей, наконец заснула, но звонок Кокрилла разбудил ее, и она сразу взяла трубку.

– Как ты, Пеппи?

– Хорошо, Коки, спасибо, – сказала Перпетуя.

– Испугана?

– Ну… есть немного. Изабель ведь все-таки убили, правда? И Эрла, возможно, тоже. Осталась только я. Трудно не думать о том, из каких кустов выпрыгнет тигр. – Она нервно рассмеялась.

– Разве у тебя нет друзей-мужчин, которые могли бы позаботиться о тебе?

– Ну… нет, – ответила Пеппи. И объяснила извиняющимся тоном: – Понимаешь, я ведь встречалась с Эрлом. А когда он бывал в отъезде… я никем не интересовалась. Да и он меня не интересовал… Порой он брал меня с собой на вечеринки, в другие дни я просто сидела дома.

– Хорошо, тогда просто сиди дома, – сказал Коки. – Я что-нибудь придумаю.

Инспектор резко бросил трубку, вышел из телефонной будки и надел на великолепную голову любимую шляпу. «Может, мне переквалифицироваться в сиделки, да и дело с концом?» – раздраженно спросил он себя. Что в этом нежном, красивом, до ужаса беспомощном юном создании так взывало его к сочувствию и заботе? Глубоко уйдя в свои мысли, Кокрилл потопал прочь, перекинув потрепанный старый макинтош через руку. Он повернул раз, другой и направился в Кенсингтон.