В кварталах дальних и печальных

…Так Вы строго начинали —
будто умерли уже.
Вы так важно замолчали
на последнем рубеже.

На стихи — не с состраданьем,

с дивным холодом гляжу.
Что сказали Вы молчаньем,
никому я не скажу.

Но когда, идя на муку,

я войду в шикарный ад,
я скажу Вам: «Дайте руку,
дайте руку, как я рад —

Вы умели, веря в Бога

так правдиво и легко,
ненавидеть так жестоко
белых ангелов его…»

1995, ноябрь

«Хочется позвонить кому-нибудь…»

Хочется позвонить
кому-нибудь, есть же где-то
кто-нибудь, может быть,
кто не осудит это
«просто поговорить».

Хочется поболтать

с кем-нибудь, но серьёзно,
что-нибудь рассказать
путано, тихо, слёзно.
Тютчев, нет сил молчать.

Только забыты все

старые телефоны —
и остаётся мне
мрачные слушать стоны
ветра в моём окне.

Жизни в моих глазах

странное отраженье.
Там нелюбовь и страх,
горечь и отвращенье.
И стихи впопыхах.

Впрочем, есть номерок,

не дозвонюсь, но всё же
только один звонок:
«Я умираю тоже,
здравствуй, товарищ Блок…»

1995, ноябрь

«Я скажу тебе не много…»

Я скажу тебе не много —
два-три слова или слога.
Ты живешь, и слава богу.
Я живу и ничего.
Потихоньку, помаленьку, —
не виню судьбу-злодейку,
свой талант ценю в копейку,
хоть и верую в него.

Разговорчик сей беспечный,

безыскусный, бесконечный,
глуп, наверно, друг сердечный,
но, поверь мне, я устал
от заумных, от серьезных,
слишком хладных или слезных.
Я, как Фет, хочу о звездах —
нынче слаб у них накал.

Был я мальчиком однажды —

и с собой пытался дважды…
Впрочем, это все неважно,
потому что нет, не смог.
Важно то, что в те минуты,
так сказать, сердечной смуты
абсолютно, абсолютно,
нет, никто мне не помог.

Вот и ты, и ты мужайся —

с грустью, с болью расставайся.
Эх, перо мое, сломайся,
что за рифмы, чур меня.
Не оставлю. Понимая,
как нужна тебе, родная,
чепуховина такая,
погремушка, болтовня

1995, ноябрь

Прощанье

Попрощаться бы с кем-нибудь, что ли,
да уйти безразлично куда
с чувством собственной боли.
Вытирая ладонью со лба
капли влаги холодной.
Да с котомкой, да с палкой. Вот так,
как идут по России голодной
тени странных бродяг.
С грязной девкой гулять на вокзале,
спать на рваном пальто,
чтоб меня не узнали —
ни за что, никогда, ни за что.
Умереть от простуды
у дружка на шершавых руках,
Только б ангелы всюду…
Живность вся, что живет в облаках,
била крыльями часто
и слеталась к затихшей груди.
Было б с кем попрощаться
да откуда уйти.

1995, ноябрь

«Вы говорите: “Мысль только…”»

Ю.Л. Лобанцеву[25]