В кварталах дальних и печальных

Закурю, облокотившись на оконный подоконник,
начинайся, русский бред и жизни творческий ликбез, —
это самый, самый, самый настоящий уголовник,
это друг ко мне приехал на машине «Мерседес».

Вместе мы учились в школе, мы учились в пятом классе,

а потом в шестом учились и в седьмом учились мы,
и в восьмом, что разделяет наше общество на классы.
Я закончил класс десятый, Серый вышел из тюрьмы.

Это — типа института, это — новые манеры,

это — долгие рассказы о Иване-Дураке,
это — знание Толстого и Есенина. Ну, Серый,
здравствуй — выколото «Надя» на немаленькой руке.

Обнялись, поцеловались, выпили и закусили,

станцевали в дискотеке, на турбазе сняли баб,
на одной из местных строек пьяных нас отмолотили
трое чурок, а четвертый — русский, думаю — прораб.

1997

«Взор поднимая к облакам…»

Взор поднимая к облакам,
раздумываю — сто иль двести.
Но я тебя придумал сам,
теперь пляши со мною вместе.

Давным-давно, давным-давно

ты для Григорьева[48] плясала,
покуда тот глядел в окно
с решеткой — гордо и устало.

Нет ни решетки, ни тюрьмы,

ни «Современника», ни «Волги»,
но, гладковыбритые, мы
такие ж, в сущности, подонки.

Итак, покуда ты жива,

с надежной грустью беспредельной
ищи, красавица, слова
для песни страшной, колыбельной.

1997

«Ночь — как ночь, и улица пустынна…»

Ночь — как ночь, и улица пустынна
так всегда!
Для кого же ты была невинна
и горда?
Вот идут гурьбой милицанеры —
все в огнях
фонарей — игрушки из фанеры
на ремнях.
Вот летит такси куда-то с важным
Седоком,
Чуть поодаль — постамент с отважным
мудаком.
Фабрики. Дымящиеся трубы.
Облака.
Вот и я, твои целую губы:
ну, пока.
Вот иду вдоль черного забора,
набекрень
Кепочку надев, походкой вора,
прячась в тень.
Как и все хорошие поэты
в двадцать два
Я влюблен — и, вероятно, это
не слова.

1997

Тайный агент

Развернувшийся где-то в
неком городе Эн,
я из тайных агентов
самый тайный агент.

В самой тихой конторе

в самом сером пальто
покурю в коридоре —
безупречный никто.

Но скажу по секрету,

что у всех на виду
подрывную работу
я прилежно веду.

Отправляются цифры

в дребезжащий эфир —
зашифрованы рифмы
и обиды на мир.

Это все не случайно

и иначе нельзя:
все прекрасное — тайно
и секретно, друзья.

1997

«Так гранит покрывается наледью…»