В кварталах дальних и печальных

Положив на плечи автоматы,
мимо той, которая рыдала,
уходили тихие солдаты
прямо в небо с громкого вокзала.

Развевались лозунги и флаги,

тяжело гудели паровозы.
Слезы будут только на бумаге,
в небе нету слез и слова «слезы».

Сколько нынче в улицах Свердловска

голых тополей, испепеленных
И летит из каждого киоска
песенка о мальчиках влюбленных.

Потому что нет на свете горя,

никого до смерти не убили.
Синий вечер, розовое море,
белые штаны, автомобили.

1997

«В номере гостиничном, скрипучем…»

В номере гостиничном, скрипучем,
грешный лоб ладонью подперев,
прочитай стихи о самом лучшем,
всех на свете бардов перепев.

Чтобы молодящиеся Гали,

позабыв ежеминутный хлам,
горничные за стеной рыдали,
растирали краску по щекам.

О России, о любви, о чести,

и долой — в чужие города.
Если жизнь всего лишь форма лести,
больше хамства: «Водки, господа!»

Чтоб она трещала и ломалась,

и прощалась с ней душа жива.
В небесах музы ка сочинялась
вечная — на смертные слова.

1997

«Ночь. Каптерка. Домино…»

Ночь. Каптерка. Домино.
Из второго цеха — гости.
День рождения у Кости
И кончается вино:
ты сегодня младший, брат,
три литрухи и — назад.

И бегу, забыв весь свет,

на меня одна надежда.
В солидоле спецодежда.
Мне почти семнадцать лет.
И обратно — по грязи,
с водкою из магази…

Что такое? Боже мой!

Два мента торчат у «скорой».
Это шкафчик, о который
били Костю головой?
Раз, два, три, четыре, пять
Все — в машину, вашу мать.

Зимний вечер. После дня

трудового над могилой,
впечатляюще унылой
почему-то плачу я:
ну, прощай, Салимов К. У.
Снег ложится на башку.

1997

«Серж эмигрировать мечтал…»

Серж эмигрировать мечтал,
но вдруг менту по фейсу дал
и сдал дела прокуратуре,
Боб умер, скурвился Вадим,
и я теперь совсем один
как чмо последнее в натуре.

Едва живу, едва дышу,

что сочиню — не запишу,
на целый день включаю Баха,
летит за окнами листва
едва-едва, едва-едва,
и перед смертью нету страха.

О где же вы, те времена,

когда я пьян был без вина
и из общаговского мрака,
отвесив стражнику поклон,
отчаливал, как Аполлон,
обвешан музами с химфака.

Я останавливал такси —

куда угодно, но вези.
Одной рукой, к примеру, Иру
обняв, другою обнимал,
к примеру, Олю и взлетал
над всею чепухою мира.

1997

Леонтьеву

«…Всё на главу мою…»

А. П.[50]