Снова хлопнула дверь. Послышались голоса. Один из них я узнала, это был голос «Алена Делона». Я поняла, что он неспроста заглядывал в холл и неспроста интересовался, что я здесь делаю. Вероятно, я ему просто мешала. Но почему? Может быть, ему нужно было здесь с кем-то поговорить и, скорей всего, без свидетелей. Все это пронеслось в моей голове в какую-то долю секунды. За это время Ален Делон даже на ступеньку не успел подняться. Та-ак. Дальше. Значит, возможно, у нас с Катериной есть шанс узнать, где же находится очкарик и что его ждет. (Вторая ступенька.) Но если мы будем стоять посреди холла, мы вообще ничего не узнаем. Что же делать? (Третья ступенька.)
И тут я вспомнила Боброва с его противными детективчиками-ужастиками. С самого утра о нем не думала, а тут вдруг он будто возник перед глазами. Ответ на вопрос, как нам быть, был найден.
Да, я вдруг вспомнила прескверный бобровский детективчик про окровавленного желтого попугайчика. Его второстепенные герои (главным героем, понятное дело, был попугайчик) в критической ситуации спрятались за тяжелые коричневые портьеры. Это, пожалуй, единственное произведение Боброва, которое я в свое время дочитала до конца. В ту пору я еще позволяла Боброву изредка провожать меня домой и даже иногда просматривала его бессмертные сочинения.
Шаги приближались. Я показала Катерине взглядом на занавески, и в следующее мгновение мы уже неподвижно стояли по обе стороны окна. Правда, я тут же пожалела о том, что вспомнила про пресловутого Боброва. Получилось, что будто он с его дурацким детективчиком подсказал мне выход из ситуации. А ведь я и без него могла бы догадаться. Для этого не надо иметь особую голову. «И все же не стоит переживать, — успокаивала я себя. — Просто я еще раз убедилась, какой примитивный склад ума у этого Боброва. Найти интересный ход в детективе — и то не может».
Вероятно, шторы были из какой-то синтетической ткани, которую мой организм не переносил. Очень скоро я почувствовала, что где-то в глубине носа появляются странные ощущения. Будто там с неимоверной скоростью ползают множество муравьев.
— Жень, — послышалось из-за соседней шторины, — как ты там?
— Нормально. Только чихнуть хочется. А ты?
— Все о’кей.
— Тс-с!!! Подходят!
— Ну и ливень, — послышался голос парня, похожего на Алена Делона. — Откуда только туча взялась, такая жара была. Слава богу, — добавил он, оглядываясь, — все ушли: можно спокойно поговорить.
У него был очень приятный баритон. «Наградила же природа человека и внешностью, и ростом, и голосом, а кем он стал», — пронеслось в голове. Впрочем, я решила не делать поспешных выводов и вся обратилась в слух.
— А что, здесь был кто-то подозрительный? — спросил скрипучий мужской голос, похожий на звук, издаваемый несмазанной телегой.
— Да тут коза какая-то ошивалась… Хорошо, что хоть смылась, — ответил баритон.
«Сам козел!» — подумала я.
— Что за коза? — насторожился второй.
— Да пацанка какая-то.
— Ну, это мелочи.
— Да что же мы встали посреди холла? Давай хоть в сторону отойдем, что ли. Да, вот сюда.
Двое подошли к окну. Один из них схватился за шторину. Я увидела толстые мясистые пальцы с большими лопатообразными ногтями и огромной золотой печаткой. И тут я вспомнила о книге, которая однажды попалась мне на глаза, под названием «Хиромантия». Ну, где говорится об определении характера и судьбы человека по расположению линий на руке. Там же был раздел, посвященный ногтям. Кажется, там было написано, что такие ногти «бывают у людей агрессивных, жестоких, склонных к импульсивным действиям». Ничего себе, хорошенькое соседство! Интересно, кто из двоих обладатель такого колоритного характера? От размышлений меня отвлек баритон.
— Почему на этот раз на поезде? — спросил он. Оказалось, он стоял ближе к Катерине. Стало быть, толстые пальцы с огромными ногтями принадлежали второму, с голосом несмазанной телеги. Так я его про себя и назвала — Несмазанная Телега.
— В последний момент машина забарахлила, да и «Вольво» в вашем захолустье сильно приметна. Зачем лишний раз внимание привлекать.
— А мне вот приходится одалживать иномарку. И между прочим, без нее мы очкарика не заполучили бы. Черт, платить приходится много.
— Дурак ты, Квашня. Чем какому-то придурку платить, давно бы свою приобрел.
Квашня… Да, прямо скажем, для парня с такой внешностью не очень подходящее прозвище. Интересно, оно было дано по фамилии или по внутренней сущности?
— Да ведь мне тоже светиться здесь неохота. Все же знают, что я — безработный и вдруг ни с того ни с сего — иномарка. Это уж потом, когда все сделаем… Ни на день здесь не останусь. В Москву уеду или в Питер. Кстати, хочу спросить о Мохнатом…
Я замерла. Те несколько секунд, что отделяли последние слова от следующих, показались мне бесконечно долгими. Сейчас я понимаю, почему: я боялась, а вдруг откроется, что Мохнатый и дядя Иннокентий действительно одно и то же лицо.
— … Ты не знаешь, — продолжал Квашня, — он все еще в Америке?