Папа, папа… И когда он приедет? Недели через две, три, четыре? Приедет и расстроится, что я так и не узнала о потомках Бутиных. Впрочем, это естественно. Папа считает, что для того, чтоб иметь успех в каком-либо деле, нужно с мыслями о нем жить: спать, есть, ходить, принимать душ и прочее. Как дядя Иннокентий. Вероятно, мне стоит этому поучиться. К примеру, когда я буду заниматься исследованием Бутинского дворца и самих Бутиных… Тут в голову мне опять пришла очередная замечательная идея. С завтрашнего дня я запишусь в кружок по истории родного края и волей-неволей мне придется рыться и в архивах, и в библиотеках…
Потом я снова вспомнила дядю Иннокентия. Надо же, значит, мама — его первая, единственная и безответная любовь. Я читала о таком в книгах, но чтобы в реальной жизни, да еще с близкими тебе людьми…
Я, конечно, не беру во внимание своих родителей. Признаться, мне бы тоже хотелось, чтоб кто-нибудь из нашего класса вот так влюбился бы в меня и любил до самой старости. Да разве это возможно? Вон, недавно я прочитала, что человек в течение всей своей жизни влюбляется… Сколько вы думаете? Восемь — десять раз!
Я тогда очень расстроилась. Судя по этой статье, нашей семье в ближайшем будущем грозит катастрофа. Ведь у каждого из родителей впереди еще, по крайней мере, восемь любовных романов! И даже если сделать скидку на возраст, то пять — это точно!
— А что, в принципе, все верно, — согласился папа, когда прочитал эту статью. — Я вот тоже… — Он закатил глаза и стал загибать пальцы. Мы с мамой переглянулись. — Я вот тоже влюблялся за свою жизнь десять… — он задумался и загнул еще два пальца. — Нет, двенадцать раз!
В комнате повисла напряженная тишина.
— И каждый раз — в твою маму, — добавил он.
Но что это? Кажется, за стеной льется вода. Не прорвало ли где трубу? В эту квартиру мы переехали недавно, и я ни разу не слышала из соседней квартиры никаких звуков. В том доме, в котором мы жили прежде, звуки доносились со всех сторон, и сверху и снизу. Это был живой дом, а этот… мне казался мертвым.
Порой, лежа в кровати, я чувствовала себя в склепе. Я вскочила, приложила ухо к стене. Никакой аварии там не было. Вода лилась весело, шумно и рядом со мной напевал какой-то пожилой мужской голос:
— Средь шумного ба-а-а-ла-а. Слу-чай-но-о…
И потом такое громкое, что я отскочила от стены:
— Муму-сик!
Молчание.
— Муму-сик!
Молчание.
— Ну где ты, Муму-сик?
Я рассмеялась: мумусик, пупусик. Ну прямо как в «Двенадцати стульях».
— Ты звал? — послышалось откуда-то издалека.
— Ну конечно! Потри мне спинку!
— Что?
— Спинку, говорю, потри!
С минуту я стояла ошарашенная, потом мне стало смешно. Так, оказывается, моя комната граничит с ванной, по ту сторону стены лежит голый пожилой мужчина? Какая, однако, интересная планировка в нашем доме. Я всегда была уверена, что через стену с ванной в той квартире — тоже ванная, а с комнатой — комната.
Утром я проснулась от того, что за стеной уже вовсю лилась вода и бодрый голос Мумусика кричал:
— Пупусик! Неси сюда носки, я постираю. А? Что, опять, что ли, не слышишь? Неси, говорю, носки!
Я посмотрела на часы. Стрелки показывали половину шестого. Забылись, отодвинулись события прошедших дней. Отчего-то счастливая, я снова заснула.
Летние каникулы и учебный год — это не только разные времена года. Это — разное состояние души. И это я почувствовала первого сентября с самого раннего утра. Несмотря на то, что занятия еще не начались, настроение у меня было самое рабочее, а все, что было вчера, казалось теперь далеким и неправдоподобным.
Неправдоподобным и даже смешным казалось мне и то, что я причислила себя к «бракованному товару», и страх, постоянно преследовавший меня. Да кому я нужна, какая-то девчонка, школьница, кто меня будет специально искать, чтобы убрать с дороги? Этот Несмазанная Телега уже давно занимается другими черными делами, а тратить на меня время и тем более пачкать об меня руки… Вряд ли…
В превосходном настроении я побежала в школу. На углу меня уже ждал Бобров. Ему не терпелось рассказать мне о замысле нового детективчика-ужастика, и я не только слушала, но и подсказывала ему некоторые сюжетные ходы. Мне было приятно ловить его восхищенные взгляды, а реплики типа «Ну ты даешь!», «Ну у тебя и репа!» я воспринимала с некоторой долей злорадства: конечно же, я не Селедкина, которая только и может, что закатывать глаза да восхищаться. А вот и она. Соперница. Тощая, как жердь, и плоская, как доска. Но глаза! Но нос! Но губы! И при этом ни одной извилины в голове! Селедкина царственной походкой пересекла спортплощадку, на которой все выстроились на торжественную линейку, повернула голову и увидела нас с Бобровым. В этот момент Бобров как раз наклонился ко мне и делился новым, только что пришедшим на ум замыслом. Селедкина, видимо, решила, что это просто недоразумение, и, подойдя к нам, сказала:
— Хэллоу! Ты куда исчез? Я тебе вчера звонила.
— Я был занят, — ответил он не глядя и еще ближе наклонился ко мне.