В лабиринтах смертельного риска

Войсковые соединения 2-го Украинского фронта подходили к границам Молдавии. Близилось освобождение и Молдавии и Румынии от оккупантов. Фашистский диктатор Антонеску, поддерживая кровавый террор немцев, приказывал расстреливать перед строем каждого пятого молдаванина в тех румынских дивизиях, где началось массовое дезертирство солдат-молдаван. По всей Молдавии росло и крепло партизанское движение, наносившее большой урон отступающим немецким войскам. Советская Армия стремительно шла вперед. На территории Румынии немцы поспешно воздвигали опорные пункты, строили оборонительные сооружения. В городах объявлялось осадное положение. Целые кварталы были разгромлены. Магазины, аптеки, портновские и иные мастерские расхищены. Винные склады опустошены. Участились пьяные оргии немецкого офицерья. Румынское великосветское общество, которое раньше заигрывало с немецким командованием, сейчас в страхе отсиживается в подвалах своих роскошных особняков. На улицах немецкие конвоиры теперь направляют граненые стволы черных автоматов в спины арестованных румынских солдат и офицеров — босых и полураздетых, гонимых неизвестно куда…

1944 год вступил в свои права. Танковая дивизия СС «Великая Германия» погрузила на открытые платформы свои «пантеры», «тигры», «фердинанды», обозы с военной амуницией и боеприпасами, награбленные запасы вина и продовольствия. Десять составов, растянувшись длинной зловещей лентой, взяли курс на Венгрию.

Эшелон медленно подходил к границе. Вокруг громоздились сумрачные Карпаты.

Я вылез из-под зачехленного «тигра», закрепленного на платформе, где устроил себе персональное отдельное купе. Подо мной плащ-палатка. Острый, пьянящий воздух холодной свежестью вливался в легкие.

— Эй, Николя! Бери котелок и дуй на кухню. Здесь долго будем стоять: граница! — крикнул мне с соседней платформы денщик.

Я спрыгнул на землю, взял посуду и пошел вдоль состава к походной кухне.

Невдалеке видны пограничные столбы, за ними мост над ущельем и бурлящая горная речка. Ущелье отделяет Румынию от Венгрии.

У пограничного шлагбаума с одной стороны стоят румынские солдаты в желтых мундирах и треуголках, с другой — венгерские — в светло-коричневых мундирах и таких же пилотках. Возле тех и других снуют немецкие офицеры в черной форме.

Я протянул повару судки:

— Для капитана Бёрша!

Через часа два эшелон тронулся, прогрохотал по мосту и медленно пошел над обрывистой кручей. Лежа под «тигром», я наблюдал за переменой пейзажа: внизу в долинах селенья — белокаменные домики с крутыми скатами черепичных крыш, на склонах гор заснеженные лесные массивы. Кое-где на скалах — одинокие, полуразрушенные средневековые замки. И я пытался представить себе, как некогда с грохотом опускались на цепях подъемные мосты и в железные ворота въезжали мадьярские рыцари в металлических доспехах, тяжелых латах, с яркими перьями на шлемах.

Начались туннели. Поезд нырял в их черноту, потом выходил наружу. Туннелей было много, и каждый раз после туннеля я замечал, что в горах становится все темнее и темнее. Наконец уже трудно стало различить — ночь это или туннель, и только по спертому воздуху да паровозной гари можно было догадаться, где ты находишься…

Неотступно преследовала мысль: а куда, собственно, я еду? И зачем? Я стремился в леса — теперь они здесь, рядом, рукой подать! Искал возможности связаться с партизанами — они в этих горах наверняка должны быть.

Прошло несколько дней.

Я решил срываться. И вот настал тот вечер. Я обдумывал детали: «Пожалуй, оставлю свои вещи здесь. Их найдут, сочтут, что отстал по дороге. Уйду в леса, если напорюсь на местную стражу — скажу, отстал от части. А что они со мной сделают, венгерские солдаты? В худшем случае передадут немцам, а те под конвоем снова отправят меня к капитану Бёршу… Бёрш олицетворял для меня образец интеллигента высокой культуры, а вся его рота состояла из обыкновенных нормальных людей — солдат и офицеров германского вермахта. Я не знал ни одного случая со стороны немцев мародерства, насилия или какого-либо пренебрежительного грубого отношения к населению наших деревень, где расквартировывалась рота. Бёрш меня уважал, был моим надежным прикрытием. Мне было жалко расставаться с ним, но в любом случае я был уверен, что он мог меня выручить, и я рискнул».

Я подождал, пока поезд замедлит ход, выполз из своего укрытия, спустился на подножку и, выбрав момент, когда платформа находилась между путями и горным склоном, покрытым заснеженным кустарником, соскочил в темноту. Прыжок был удачный. Подождав, пока мимо прогромыхает состав, я перешел пути в надежде, что где-нибудь за отрогами замелькают огоньки, стал спускаться по отлогому склону.

Воздух был чистый, холодный, режущий ноздри. Внешне я походил на обычного немецкого солдата: шинель, пилотка, ботинки… Под шинелью, в кармане кителя лежали солидные пачки румынских денег. В другом кармане — бесценная записная книжечка с зашифрованными собственным шифром сведениями по вражескому тылу. В заднем кармане брюк — браунинг румынской генеральши с двумя обоймами.