В лабиринтах судьбы

В этот день Катерина получила от Игоря приглашение поехать за ним в Москву, но дать ответ, вот так сразу, не задумываясь, она поостереглась, попросила время на обдумывание.

– Что тут думать? – недоумевал Игорь. – Собирай шмотки, бери дочь и поехали. Дом пусть стоит. Пригодится твоему вояке, если живой вернётся.

Игорь начал нервничать, и его стало заносить. К тому же он пришёл слегка навеселе по случаю продажи дома.

– Игорь, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты больше не отзывался так о моём муже!

– А что я такого сказал? – изображая удивление, спросил Небаскин. – На войне, как на войне, всякое случается. Может, и вернётся… инвалидом-обрубком.

– Не смей! – Катя подошла вплотную к Игорю, глаза её горели негодованием, на них выступили слёзы. – Не смей, слышишь? – повторила она чуть слышно дрожащим голосом. – Он ушёл в Афганистан из-за нас с тобой.

– Ну, ладно тебе, это я так, к слову. – Игорь попытался обнять женщину, но Катерина увернулась. Тогда он силой привлёк её к себе и начал целовать. – Ну, прости, Катя, прости, что я так, спьяну… не обращай внимания… хорошая моя… любимая.

– Катя попыталась сопротивляться, но сильные руки Игоря подхватили её и понесли в спальню. Женщина обмякла и ещё сильнее заплакала от собственного бессилия. Хорошо, что Анечка не вернулась ещё из детского садика…

После всего происшедшего Кате вдруг до боли захотелось поговорить с Сергеем, ещё раз попытаться вымолить у него прощение. Она осознавала, что не права, что предала его и искалечила ему жизнь. Теперь она была готова на всё, лишь бы только вернуться к прежней жизни. Женщина стояла на перепутье, будто предчувствуя, что, если она уедет с Игорем в Москву, свершится что-то ужасное и всё будет утеряно безвозвратно.

Ей часто снились сны, в которых она видела свою будущую жизнь в столице. Видела в мрачных тонах, а Игорь являлся к ней в образе мучителя, душил её и Анютку, а на одежде его она ясно видела пятна крови. Так повторялось несколько раз. Катя просыпалась среди ночи и зажигала свет. Подходила с колотящимся сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, к кровати дочери и пыталась угадать её сны. Анюта спала безмятежно, и по лицу её скользила радостная улыбка. Катя, постояв несколько минут у изголовья дочурки, возвращалась в свою кровать. Подолгу не могла заснуть, вспоминая кошмарный сон. Ей иногда казалось, что кто-то извне пытается предупредить её о чём-то, удержать от чего-то. Она не знала, что с ней происходит.

После одного из таких кошмаров Катерина сходила в церковь, постояла перед ликами святых, покаялась. Они смотрели на неё молчаливо и осуждающе. Наконец, она собралась с мыслями и решила написать Сергею в Афганистан.

Белый лист бумаги уже несколько часов лежал перед ней без единого слова. Тот разговор с мужем, который она вынашивала в себе не один день, не хотел ложиться на бумагу. Все слова, что прочно укоренились в голове, казались ей сейчас жалкими, никчёмными. Это как стихотворение: выучил однажды наизусть, а потом никоим образом уже нельзя вытравить его из себя, не переделать, не переставить ни единого слова. Она чувствовала, что нужны ёмкие, меткие выражения, которые позволили бы проникнуть в сердце Сергея и осесть там, подталкивая его на осмысление всего происходящего. Катерина в бессилии грызла ручку, не в состоянии что-либо написать. Лишь к утру появились два листка, исписанные мелким убористым почерком, переписанные несколько раз.

«Всё, больше не могу», – подумала она, поставила подпись и дату в конце письма. Свернула листки вчетверо и положила в конверт. Долго смотрела на него так, как смотрит тонущий человек на спасательный круг, надеясь на счастливый исход. Потом улеглась в постель и забылась на несколько часов в тяжёлом вязком сне.

Степан Жигарёв вставал рано и до завтрака, пока Ефросинья возилась у плиты, ходил к реке. Катерина знала этот час, поэтому ей без особого труда удалось повстречаться со свёкром. Когда он поравнялся с её домом, Катя отворила калитку и вышла навстречу.

– Здравствуйте, Степан Фёдорович, – прерывающимся голосом произнесла она.

– И тебе не хворать, Катерина, – отозвался старик, радуясь внутренне, что не придётся мучиться, подбирая слова для намеченного разговора. Он догадывался, о чём спросит его сейчас Катерина и приготовился отвечать.

– Степан Фёдорович, мне очень нужно с вами поговорить. Только вы сможете меня понять.

– Говори, коль душа потребовала. Выговаривайся, – старик опёрся о посох обеими руками, приготовился слушать.

– Я бы хотела поговорить о Серёже… вернее, о нас с Серёжей, то есть обо всех нас. Я знаю, вы добрый, не такой, как на людях и, как мне кажется, вы поймёте меня…

– И какой же я на людях – не такой? – полюбопытствовал Степан.

– Ну-у, чёрствый что ли, колючий.

– Откуда тебе, дочка, знать, какой я?

– Мне о вас много рассказывал Серёжа.

– Не пойму я тебя, Катерина, – усмехнулся старик, – к чему клонишь?