В лабиринтах судьбы

«Салабоны, твою мать! Насмотрелись боевиков, стрелять от пупа вздумали, засранцы»! Внутри у Жигарёва кипела злость и бессилие.

«Вот тебе, Серега, и первая кровь. Она на твоей совести», — пришла внезапная мысль.

И тут в спину моджахедам ударил Суванкулов. Раздался чей-то испуганный вопль, без промедления застучали автоматы «духов». Приподнявшийся сержант Радомский, готовясь к перебежке, издал глухой стон и тяжело завалился набок. Рядом кто-то матерно выругался. Грязные «пакистанки» заметались у холма в замешательстве и снова побежали к позиции Жигарёва. В поле зрения появился гранатомётчик. Сергей выловил в перекрестье прицела его фигуру в халате, потянул пальцем спусковой крючок. Силуэт дёрнулся и упал. Выручил подбежавший Даничкин. Он швырнул в бегущих одну за другой две гранаты. Остальные «духи», забрав резко в сторону ущелья, стали поспешно отходить. Подошёл Суванкулов с бойцами.

— У тебя потери, Меченый?

— Да, — хриплым голосом зло отозвался Жигарёв. — Попёрли, как в боевике, в полный рост. Кричал им, засранцам, залечь — не услышали. Шерстобитов убит, Катаев и Радомский тяжело ранены.

— Ладно, Меченый, сопли распускать некогда. Сматываться надо. «Духи» здесь не все были, чует моё сердце. Мы с тобой обложились, причём очень жидко: не смогли отличить дозор от основной группы. Ухватились за наживку и сели на крючок. Ну да хрен с ним, первый блин всегда комом.

— Трофимов! — обратился он к радисту. — Свяжись с ротой!

— Есть, товарищ старший лейтенант! Я мигом!

Через несколько минут Философ говорил с Обориным. После разговора отдал наушники радисту.

— У нас, узбеков, не принято ругаться матерными словами. Но сейчас мне хочется нарушить обычай предков.

— Что? — не дожидаясь окончания замысловатой речи, спросил Даничкин. — Вертушки не придут?

— Придут… с запозданием.

— Тьфу, твою мать! — выругался прапорщик. — Солдат кровью истекает, моджахеды вот-вот вернутся, ты сказал ротному об этом?

— Сказал, Удача, сказал, разве не слышал? Вертушки на подлёте.

— Так отчего тебе хочется ругаться по-русски?

— Мы — разведчики или санитары?

— Выражайся яснее.

— Ротный передал просьбу пехоты.

— Ну?

— Спуститься вниз и обшарить сгоревшие машины. Забрать обгоревших водил.

— Ну, ротный, ну, Оборин! — возмутился Даничкин.

— Он сказал всё правильно, — промолвил Жигарёв. — Там тоже могут быть раненые и трупы. Моджахеды вернутся — надругаются. Этого допустить нельзя. Пошли.

— Машины сгорели, все видели, живых мы там не найдём, — пытался убедить Костя.

Спорить не стали, спустились вниз, к дороге. Подобрали обгоревших водителей, все трое успели в последний момент выпрыгнуть из кабины, но в живых остался только один. Он сильно обгорел и находился в бессознательном состоянии, бредил. Двое других были мертвы.

Подошли вертушки. Разведчики загрузили раненых и убитых, забросили трофейное оружие и взмыли в воздух. Посадку совершили в ближайшей медсанчасти пехотного полка, сдали печальный груз медикам.

Прибыли в роту, доложили о результатах проведённой операции. Оборин выслушал, помрачнел.

— Не знаю, как и докладывать. Задача, по сути, не выполнена, провалена. Купились на лёгкий успех.

Капитан заходил по палатке.

— Виноват во всём я, — не удержался Жигарёв. — Философ был далеко, решение атаковать принимал я.

— Чего ты добиваешься? — с раздражением спросил ротный. — Совесть мучает, душа требует наказания?

— Но задача-то не выполнена, «духи» ушли…

— Это война, Жигарёв. И сегодня был твой первый настоящий бой. Испытание ты выдержал и не береди свою душу. Она должна здесь зачерстветь, иначе воевать грамотно ты просто не сможешь.

— Правильно вы сказали, товарищ капитан, — как всегда, не сдержавшись, встрял Даничкин. Справедливость для него была превыше всего. — Чья тут вина, если душманов оказалась прорва? Я уверен, что мы напоролись на них совершенно случайно. Не поверю, чтобы на безоружную колонну бензовозов следовало нападать такой толпой. Здесь что-то не так.

— Прав, Удача, товарищ капитан. Там, несомненно, готовилась другая засада или формировался караван, но мы им помешали, — высказал предположение Философ.

— Ладно, доложу как-нибудь. Ночь впереди, есть время подумать. Но «духов» мы должны уничтожить в этом месте всё равно. Для самоутверждения, если хотите. А ты, Меченый, возьмёшь завтра мой «уазик» и смотаешься в медсанчасть. Навестишь Радомского и Катаева, Шерстобитова отгрузишь в Кабул. Уловил?

— Нет.

— Что тебе непонятно?

— Я ни разу не занимался отправкой «груза — 200».

— Ах, вон оно что! Поясню. Шерстобитова заактируешь и отправишь на «консервный заводик».

— Куда… отправить? — переспросил Сергей.

— Ну…, туда, где твоего Шерстобитова в цинк запаяют, — мрачно пояснил Оборин. — Вообще-то, это дело медиков, но мы контролируем отправку всех наших «грузов — 200». Нередко бойцы теряются, исчезают бесследно.

Капитан стиснул челюсти, на щеках выступили желваки.

— Понимаешь, Сергей, я поклялся себе однажды, что все погибшие из моей роты в обязательном порядке будут доставлены родственникам. Без вести пропавших солдат в моей роте не будет никогда.