В лабиринтах вечности

— А как ты думаешь, у них была уже звездная ночь под стрекот цикад?

— Думаю, была!

— И я так думаю, коль столько страсти в их взглядах, то цикады им точно пели свои песни…

— Дочь самого фараона! Как низко пала!

— Ничтожная!

— О, да!

— Мы-то с тобой спорили, кто будет ее мужем? Кто станет фараоном и соправителем отца? Я или ты? А она нас и в медный лист не ценит… Одним щелчком… вот так… она отбросила нас на от трона! Смешно!

— М-да… — почесал лысую голову несостоявшийся муж, — она все решила… и без нас!

— А главное, без отцовского повеления! — скрипнул зубами Мернептах, сжимая кулаки.

— Ты же знаешь, наш отец этого раба, мастера бирюзы, любит! Он даст ей свое родительское согласие, конечно же, даст! Слишком уж он дорожит таким даром Хатхор, как любовь! Для него дар любови — ценнейший! Возможно, не сейчас, пока еще время не пришло, а вот через пару разливов Хапи, Неферкемет обязательно получит его милость и соизволение…

— Мы это еще посмотрим! — зло буркнул Мернептах.

С тех пор не было дня, чтобы Мернептах пристально не следил бы за каждым шагом сестры. Он стал ее тенью, ее злейшим врагом. Если до того Неферкемет была для него ступенью к трону, то теперь все его помыслы, все усилия сводились лишь к тому, чтобы ее место заняла другая, более благосклонная к нему наследная принцесса.

Всё бы сложилось, как он замыслил, да, вот только Неферкемет была любима отцом, как никто из его отпрысков. При ее появлении взгляд фараона светлел, наполняясь отцовской нежностью. И глядя на него, Мернептах с завистью думал, что в подлунном мире нет более любящего отца, чем Рамсес, но любит он только ее — Неферкемет, а потому, пока она жива, ему не видать трон, как кроту свой хвост!

Но Мернептах знал, чувствовал сердцем: рано или поздно она оступится, да так, что отец ей этого не простит. Вот только бы успеть подхватить эту оплошность, только бы успеть воспользоваться ею, да занять местечко подле отца раньше других, ждущих счастливого случая!

IX

В предчувствии увлекательной борьбы Мернептах потирал руки.

Ему явно нужны были противники. А лучше всего враги, чтобы не закиснуть, не расплескать свой яд понапрасну, чтобы душевную злость направить в нужное русло для достижения своей цели — власти. Он знал, эта цель для него также далека, как и путь на восток в Синайской пустыне. Но мечта о бело-красной короне была столь велика, что неустанно подогревала и бередила ему душу (была ли она у него?), и даровала силы для борьбы и надежд.

Кто-то играл в сенет с другом, а вот он любил поиграть в сенет с невидимым противником — со своей судьбой — судьбой тринадцатого сына. И ставкой в столь призрачной игре была отцовская корона.

Никто во всём доме фараона не мог и представить, какие бушуют бури в этом сердце гиены, и на что способен Мернептах. Мернептах слишком далеко был от трона, чтобы его кто-то мог заподозрить в страшных преступлениях. А они были! Как-то «неожиданно» для всех отправились к Западным берегам два первых сына фараона — два сына царицы Нефертари, — а потом в Солнечной Ладье уплыла и она сама, ведь найти союзников в гареме так просто!

Нефертари умерла, и место царицы заняла мать Мернептаха — Иситнофер. Теперь его мечта, возможно, стала уж не такой и призрачной, ведь, его мать — царица, а это значит, что он может хотя бы мечтать о царстве. И эта мечта становилась с каждым днем все ближе, и даже барабаны в его душе стали отбивать праздничный бой, вот только оставалось на его пути одно препятствие — Неферкемет… да этот ничтожный мастер. (Своих братьев и сестер он в расчет уже не брал. Он знал, что с ними делать!)

— Что ж подождём…, сестричка, когда ты оступишься, — прошипел Мернептах, глядя на счастливое лицо сестры, — а это, думаю, уже скоро…

X

Мернептах не ошибся!

Наследная принцесса Неферкемет — оступилась! Она полюбила раба — мастера бирюзы, да та, так, что день, проведенный без любимого, казался ей длинней самой темной ночи.

Вот уже целых пять невыносимо томительных дней и нескончаемо черных ночей прошли, проползли, подобно змее, а она не видела его!

Время последней встречи истерлось в ее памяти. О, как давно это было — пять дней назад! Лишь воспоминание о трепетных объятиях и ласках любимого, да голубые лотосы, что источали сладостный аромат, напоминали ей о нём. И она ждала новой встречи! Ждала мучительно долго. Провожала каждый день с тоской. Ничто не могло скрасить ей дни ожидания — ни веселые игры сестер, ни пляски танцовщиц. Лишь тихая песнь мастера, что доносилась с другого берега, несказанно радовала ее и придавала сил.

Она убегала на берег Хапи и вслушивалась в едва долетающие звуки его песни, и плакала, плакала над неспешной водой. «Велики твои разливы Нил — дар богов, а моя любовь прекрасней в сотни раз многих звезд. Жди меня, любимая!» — И она ждала. Ждала, когда же ему будет позволен отдых, и они вновь насладятся друг другом.