В лабиринтах Зазеркалья…

Предложенная большевизмом российскому обществу (в том числе – и значительной части интеллектуальной элиты) идеологическая «оптика» для рассмотрения всего хода исторического процесса и для прямого вмешательства в этот процесс оказалась столь продуктивной, столь успешно внедренной в общественное сознание, в культурное пространство, а вслед за тем и в материальную субстанцию российской послеоктябрьской действительности, что расшифровать, например, многие акценты литературы 20–30-х гг., не прибегая к ленинскому «коду», попросту невозможно.

Полемика большевиков с российской социал–демократией имела и мировоззренческую, и организационно-практическую стороны. Простой выход из партийно-организационных разногласий был найден в 1903 г. на 2 съезде РСДРП: членом российской социал–демократической партии, согласно принятому уставу, мог стать только тот, кто не просто поддерживал её программу, но и признавал её обязательной для себя, или, говоря языком современным, обязан был исполнять партийные указания и директивы. Так были заложены основы нашего будущего лукавого «демократического централизма». Однако в подтексте такого решения крылся вопрос куда более существенный – о готовности российской социал–демократии преобразовывать российскую действительность «не по Марксу». Тех, кто такой готовности не проявил и кто в начале века находился в России в явном большинстве (не говорим уже о массе западных марксистов, впоследствии пополнившейся российскими изгнанниками), стали именовать «меньшевиками». Семантическая казуистика «меньшевистского большинства» и «большевистского меньшинства» даже на языковом уровне ярко выразила всю запутанность судеб марксистского учения в России.

Своей установки на необходимость творческого обновления в новых исторических условиях Ленин никогда не скрывал. Уже в самом начале политической деятельности он заявлял: «Мы вовсе не смотрим на теорию Маркса как на нечто законченное и неприкосновенное». Чуть позже – еще более определенно: задача не в том, чтобы «повторять по памяти прежние выводы», сделанные классиками, а в том, чтобы «воспользоваться приемами марксистского исследования для анализа новой политической ситуации».

По мере приближения к 1917 г. эти акценты становятся всё резче и сильнее: «Марксист должен учитывать живую жизнь, точные факты действительности, а не продолжать цепляться за теорию вчерашнего дня (выделено мною. – В. К.), которая, как всякая теория, в лучшем случае лишь намечает основное, общее, лишь приближается к схватыванию сложности жизни». Не стоит уподобляться тем «старым большевикам» («старые большевики», вероятно, выступают в данном случае синонимом меньшевизма. – В. К.), которые не раз уже играли печальную роль в истории нашей партии, повторяя бессмысленно заученную формулу вместо изучения своеобразия новой, живой действительности», – писал Ленин, саркастически предлагая сдать правоверных марксистов «в архив «большевистских» дореволюционных редкостей».

В последние годы жизни Ленина, с конца 1920 по начало 1923-го, безымянная полемика с «педантами» от марксизма становится все яростнее, и это усиление её, после окончательной, казалось бы, победы революции, после гражданской войны, после «триумфального шествия» советской власти по стране, усиление, подчас уже не имевшее, казалось, разумных объяснений, свидетельствовало разве что о том, насколько внутренне мучительна была для Ленина теоретическая борьба, требующая постоянного возвращения к небезусловным и противоречивым аргументам. Ведь иногда спор не просто ведется с анонимными оппонентами, но как будто бы вообще не имеет отношения к теме.

Очень показательна с этой точки зрения знаменитая речь «Задачи Союзов молодежи». Мысль её абсолютно ясна и очевидна: молодежи, строящей новое общество, предстоит учиться и учиться, овладеть всеми богатствами культуры, накопленными человечеством. Но при этом речь пронизана бесконечными и малообъяснимыми в её контексте выпадами против «коммунистических учебников, брошюр и трудов»; против «заучивания» не только «готовых формул», «рецептов» или «предписаний» (что, конечно же, нехорошо), но даже «советов» и «программ» коммунизма; более того – призывами «отнестись к ним критически, чтобы не загромождать своего ума», страшно выговорить, всяким «хламом».