В лабиринте миров (СИ)

Он хохотал, закидывая голову назад, дёргая острым кадыком и закатывая глаза. Смех его был неприятен, и я подумала, что супруга Якова Петровича напрасно назвала своих детей здоровыми. Её старший сын был не менее безумен, чем дочь.

Я хотела проскочить мимо Николая к двери, но он заметил мой маневр и схватил за локоть.

- Нет, стой! Дай посмотреть на тебя!

Его бледное лицо продолжал сотрясать смех, но мутные глаза не смеялись – оставались неподвижными, словно стоячая болотная вода.

- Я даже мечтать не мог о такой удаче! Ты – здесь...

Руки Николая держали меня цепко, и я забеспокоилась. Кто знает, что у безумца на уме? Вернее на безумье, если можно так сказать.

- Позвольте...

Я пыталась отцепить его пальцы от моих рук, но Николай, как капризный ребёнок глумливо скорчил мне рожу.

- А вот и не уйдёшь, а вот и не уйдёшь!

Мы оба пыхтели, ведя молчаливую борьбу. Я толкала Николая ногами, не сильно, но достаточно ощутимо, мне всё не верилось, что этот верзила всерьёз хочет причинить мне вред. Николай, тоже действовал вполсилы, казалось, его забавляла моя беспомощность. В это время в доме не слышалось ни звона посуды с кухни, ни шарканья ног наверху, ни голосов с улицы. Дом замер.

Мне стало больно. Николай заломил мои руки за спину и принялся выкручивать, похохатывая и скаля неровные желтоватые зубы. Да он спятил что ли?!

- Пусти! Сказано – пусти!!!

На третьем этаже загромыхало, и пронзительный голос разрезал мрачную тишину дома.

- Кресло! Мама, кресло!

Кричала толстуха. Та самая с выпученными глазами. Она верещала так громко, что Николай замер, беспокойно глядя в потолок.

Из-под стола Август делала мне тайные знаки, а я стояла растрёпанная, раскрасневшаяся и злая, совершенно не понимая, что мне делать с рехнувшимся отпрыском Якова Петровича.

- Не отпустишь меня – пожалуюсь твоему отцу! – крикнула я Николаю в лицо.

Тот только скривил губы и неожиданно ударил меня ногой. Злобно и сильно. Я вскрикнула. Скрежет и шум наверху усилился, и послышалось движение: тяжёлый и неповоротливый лязг инвалидной коляски.

Руки мои по-прежнему были скручены за спиной, и я боднула Николая головой в грудь – он только злорадно рассмеялся.

- Пусти!

Николай прижал меня к столу, его мутные глаза потемнели.

- Я не держу тебя! Ты меня держишь...

Я юлой выкручивалась из его потных ладоней, но у меня мало что получалось.

- Я не держу тебя, с чего ты взял?!

- Нет?! – улыбка Николая походила на оскал Дракулы. – Не держишь?

- Нет!!!

Лязг инвалидной коляски остановился у дверей кабинета и в дверь заколотили тяжело и бесцеремонно.

- Эй! Откройте! Эй...

Николай снова ударил меня ногой так, что у меня перехватило дыхание.

- Не держишь?

Он повторял эту фразу с маниакальным упорством, а я с таким же ожесточением вырывалась из его рук.

- Не держишь? Скажи!

- Нет! Отпусти!

Толстуха барабанила в дверь. В коридоре послышался топот, крики... кажется, началось.

- Не разговаривай с ним, слышишь?! Не разговаривай! Эй! Как тебя там?!...

Это за дверью голосила толстуха. То, что все отпрыски Якова Петровича были идиотами, стало совершенно очевидно. Я испугалась, что толстуха вместе со своей мамой придут на помощь брату и тогда мне несдобровать.

- Да отпусти ты!

За дверью на разные лады взвыли несколько голосов и слова “пожар” и “горим”, были основными в этом паническом хоре.

- Ты сгоришь! – мстительно выкрикнула я Николаю в лицо. – Ты сгоришь, придурок, отпусти меня!

- Скажи, что не держишь меня!

- Нет, не держу! Беги отсюда!

Руки Николая разжались. Его бледное лицо исказила судорога, и он захрипел, дёргая кадыком. Кажется, у него наступил припадок. Дверь распахнулась и вместе с языками пламени в кабинет ворвалась толстуха. Подол её длинной юбки занялся огнём, но, не обращая на это никакого внимания, она пыталась встать с кресла и накинуться на меня с кулаками.

- Что ты наделала! Что же ты наделала!!!

С ума все сошли.

Я знала, что толстуха неминуемо сгорит, но инстинкт заставил меня схватить кресло и попытаться выбраться вместе с ним наружу. Как и следовало ожидать, мой благородный порыв не удался. Огонь охватил всё, и оставалось только наблюдать, как рушится этот безумный дом, погребая под слоем пепла своих несчастных жителей, чтобы наутро возродиться вновь. Я не пыталась больше бежать. Дым ел глаза, огонь жаром охватывал тело, и в глазах привычно темнело, но когда сознание уже покидало меня, я успела заметить, что в комнате, охваченной пламенем, мы остались втроём: толстуха, я и Август. Николая в комнате не было.

Ветерок шевелил скромные ситцевые занавески на открытом окне. Воздух, осенний и бодрящий наполнял лёгкие упоительной свежестью, прогоняя всякое воспоминание о тяжёлом запахе дыма.

- Будет тебе, Михалыч, спину гнуть, сейчас не царское время.

Голос раздался снаружи, и я со стоном прикрыла глаза. Проклятый дом!

- Не убудет с нас, Яков Петрович, а с порядком-то оно надёжнее.

- Что, Николай? Дома?

Ответом было молчание. Я с удивлением приоткрыла один глаз: что пластинку заело?

- Нет его, Яков Петрович. Как давеча ушёл, не сказавши ни слова, так и пропал.

Я вскочила и подбежала к окну.