В лабиринте миров (СИ)

- Хватит вам, бабы, девку-то мучить. Не учёная она. Ей объяснить надо по-человечески.

Он больше не улыбался и не называл меня дочкой. Смотрел серьёзно и глаза у него были трезвые, так, будто и не пил никогда горькую дядька Василий.

- Вишь, вы старые душой очерствели. Для вас кукла будто и не человек.

- Да какой же это человек?! У куклы души нет!

- Верно, нет. Да только куклы о том не знают. И страдают по человечески. И любят.

- Перестань! – тётка Марья поморщилась, будто услышала глупость. – Никого они не способны любить. Ни детей своих, ни близких. Для них одна страсть – тот, кто их к жизни вызвал. И тут уж они не знают не удержу ни чести, на всё пойдут, лишь бы угодить своему хозяину. Ты, Женька, на кой шут, это куклу к жизни вызывала? Чтобы тех двоих убить? Чем они помешали-то тебе?

- Они... – в горле пересохло, и я едва выговорила первое слово. – Они напали на меня. Хотели убить.

- Во-она что?! Тогда понятно. Не понятно только, как ты в том доме оказалась.

- У меня там... друг живёт.

- Друг? Хахаль что ли?

- Хахаль.

Бабки понимающе покивали.

- Только ты, Женька напрасно куклу чинить взялась. Неблагодарное это дело. Оттого бабёнка-то его и пострадала.

- Я уже поняла.

К тому времени я действительно уже многое понимала. И то, что бабки знают про ангелов куда больше чем я. И то, что их не удивляла и не огорчала моя способность сознательно вызывать к жизни ангелов. Кукол.

- Я поняла, – повторила я. – Только как вы его освободили? Его ж арестовали. Вроде бы...

Тётка Марья презрительно хмыкнула.

- Куклу увести из-под стражи – это дело плёвое. Да только, мы тогда скотину твою потеряли, помните, девки?

При слове “скотина”, Тотошка приоткрыл веки, но, видно решил не обращать внимания на болтовню деревенских старух и снова задремал, изредка нервно подрагивая хвостом.

- Точно, он возле того дома и остался, – подтвердила бабка Вера. – Ну, так мы его кликать не стали. Время поджимало.

- А зачем? Зачем вы сюда его привели? Бориса... Григорьевича?

- Как зачем?! – удивились старухи. – Да сломанная кукла только и годна, что тварей из Бездны на куски рвать. Расскажи-ка Маша, про давешнюю стычку!

- Да что тут говорить? – скромно потупилась тётка Марья. – Мы в Грязновку прибыли к полудню, а здесь уж такой бедлам сразу поняли – быть беде!

- А я предупреждал, – вставил скотник Василий. – Говорил, что Бездна гудит.

Словно подтверждая его слова, за окном ухнуло, и раздался далёкий гул.

- Яма рванула, – прокомментировала тётка Марья. – Мы эдаких-то ям с Василием штук пятнадцать вдоль леса проложили. В каждом зелье. Ступит постзем на такую яму, так его враз в клочья разорвёт!

- Минёр! – дядька Василий с одобрением похлопал Марью по плечу и ведьма-целитель смущённо захихикала.

- Один постзем уцелел. Мы и не заметили его, думали – мёртвый. А он вскочил и на Настю...

- Я его с одного удара мотыгой уделала, – хвастливо вмешалась бабка Настасья едва слышным от слабости голосом. – Но и он меня... уделал.

Снова раздался гул и избушку заметно тряхнуло.

- Беда, девки, – бабка Вера поднялась из-за стола и сунула ноги в валенки. – Засиделись мы, а Бездна не дремлет. Надо идти.

Тётка Тамара тоже подалась к выходу.

- Я с тобой!

- Куда?! Ополоумела? Ночь на дворе! Тебя в первой же подворотне зарежут.

- Так уж и зарежут. До утра всего ничего осталось времени. Продержусь.

- Не горячись, Тамара, – прохрипела бабка Настасья с печи. – Сейчас не лето. Солнце ещё не скоро появится. Сядь. А не то...

Она не договорила, но и так было ясно, что помощников у бабки Веры не было. Кроме меня.

- Я пойду, – мой голос и тело двигались, говорили, а внутри всё ныло от жалости к себе: “Отдохнуть бы. Уснуть”.

- Пойдёт она, – бабка Вера раздражённо надвинула платок на глаза. – Куртку так и не зашила!

- Да ладно. Обойдусь.

- Обойдётся она... что ж не обойтись, не тобою вещь купленная! Василий!

Дядька Василий вскочил так резво, что уронил табурет. Неказистый предмет меблировки ударился о пол и развалился на две половины.

- Да, что за наказанье! – разозлилась бабка Вера. – Только и годны вы со своей доченькой, что чужое добро портить! Куклу выводи! С нами пойдёт.

Я хотела возразить, что скотник Василий всего-навсего мой отчим, но промолчала. Василий тоже не стал перечить раздражённой старухе и молча открыл чулан.

- Иди сюда... поть-поть...

Он подзывал ангела, ставшего сломанной куклой, как-то по чудному, но тот неожиданно послушался. Поднялся со своего места и шагнул к выходу, терпеливо дожидаясь, когда мы все соберёмся.

Из избы мы вышли впятером.

В последнюю минуту за нами следом выскочил Тотошка и засеменил впереди, тревожно поводя длинными ушами. Следом за ним шли мы с бабкой Верой, позади – скотник Василий и Борис Григорьевич.

- Баб Вер, а Василий, он кто? Из ваших?

- Ваших, наших... – тон бабки Веры по-прежнему был сварлив. – Лешак он. Лешак обычный. До войны в лесу жил, потом в деревню перебрался. К водке пристрастился.

- До войны? Сколько же ему лет?

- А шут его знает! Первая мировая-то, когда началась? Вот и считай!