В лапах страха

— Вы всё верно понимаете, — кивнул Чистоплюев, выключая фары. — В принципе, не хотелось подобную конспирацию затевать. Тем более подкарауливать вот так. Но вы должны понимать: дело деликатное и не терпит огласки. Да и ко всему нежелательно, чтобы нас кто-нибудь видел вместе.

— Боитесь, что вас кто-нибудь всё же узнает?

Чистоплюев почесал аккуратный «ёжик» на голове и деловито хмыкнул.

— Ну, это вряд ли. Хотя даже если и узнают — мне, собственно, всё равно. С другой стороны, я бы не рекомендовал вам распространяться по поводу нашей сегодняшней беседы, — Чистоплюев вздохнул и добавил уже чисто генеральским тоном: — И по базе данных тоже не советую меня пробивать — могут неприятности возникнуть. Вы не подумайте только: я не пытаюсь вас запугать или что-то ещё…

— Что-то ещё?

Чистоплюев снова загадочно улыбнулся.

— Именно. Денег предлагать тоже не стану.

Григорий Викторович улыбнулся в ответ.

— Значит, на патриотизм давить станете?

— А вы очень проницательны, — Чистоплюев помрачнел, принялся буравить следака своими мышиными глазёнками, — раз о патриотизме так заговорили. Много чего «нарыли» уже?

— Боюсь, что не совсем понимаю вас, — Григорий Викторович изобразил на лице полнейшее недоумение, а сам превратился в сенсор человеческих чувств.

— Бросьте паясничать! Вы сами не понимаете куда, а главное, под кого роете! На кону, можно сказать, судьба всей страны, а вы тут шуточками кроетесь, да изображаете из себя невесть кого! В комиссара Катани поиграть вздумалось?

Григорий Викторович глянул на генерала с ещё большим недоумением.

— Сколько вам осталось до пенсии? — Чистоплюев снова уставился в лобовое стекло, часто стуча пальчиками по рулю.

— А что, хотите к себе в штаб пригласить, на вакантную должность?

Генерал напрягся, но виду не подал — принялся колупать коротко подстриженными ноготками отделку руля.

— Это единственное, что я могу вам предложить в сложившейся ситуации.

— Вон как, значит, всё на самом деле обстоит…

— Послушай, майор, хватит в игры играть! — Чистоплюев упёрся лбом в руль, принялся выразительно сопеть, всем своим видом показывая, как непросто ему было снизойти до столь откровенного разговора. — Я всё понимаю по одному твоему внешнему виду.

— И что вы по нему скажете обо мне?

— Это излишне. Я изучал ваше досье. Прекрасный послужной список, множество наград, даже ранения были, — генерал немного помолчал, потом заговорил более уважительно: — Вы ведь и в горячих точках бывали. Не то, что я.

Наступила напряжённая пауза, во время которой Чистоплюев в упор рассматривал Григория Викторовича, будто перед ним сидел сам Павка Корчагин, а следак жевал губы, вспоминая былое.

— Я понимаю, насколько вам противно сидеть и слушать, как непонятно кто советует, что вам нужно делать. Я понимаю, что вы просто так не спустите это дело даже уломай я вас сейчас сделать по-моему. Я всё это прекрасно понимаю, как и многое другое, но поверьте мне: сейчас явно не та ситуация, в которой целесообразно заниматься той отсебятиной, которая из вас так и прёт. Вы и представить себе не можете, куда вас приведёт ниточка. Вы, кстати, читали в детстве сказки?

— Да, я тоже всё прекрасно понимаю, — кивнул Григорий Викторович. — И да, я читал сказки. Но если там, у вас, куда, как я понял, и тянется эта самая злополучная нить, сидят такие вот, под которых нельзя «копать», — кто тогда вы сами и как, вообще, называется то место, в которое вы меня так любезно приглашаете?

— Оно называется: региональный штаб ФСБ, — сухо процедил Чистоплюев, сжимая кулачки.

— Хе… — усмехнулся Григорий Викторович. — А вы ещё вроде как мной восхищаться вздумали — или это так, проформы ради?

Чистоплюев побагровел, но из-за тусклого света, видны были лишь вздувшиеся на его висках артерии.

— А ведь моя жизнь оказалась прожитой зря. Не тех, получается, сажал. Так?

— Майор!

— Что, генерал?

— Я не хотел этого говорить, но вы не оставляете мне выбора: соблюдайте субординацию — я при исполнении, да и вы, кстати, тоже!

Григорий Викторович спешно полез за сигаретами, но вовремя опомнился и только крепко сжал пачку «Перекура» в трясущихся от негодования пальцах. Подумать только, а он ещё этого прохвоста удавчиком величать соизволил! Да это ведь так просто: фентипулька, пальцем выделанная. Сыч, вывалившийся из гнезда и попавший на воспитание к орланам. Да уж, и впрямь кино и немцы — в окопах всё!

— Что это вы курите такое?

Григорий Викторович злобно выдохнул, показал Чистоплюеву смятую пачку.

— «Перекур»? Никогда раньше не слышал о такой табачной марке.

— Да вы много чего, скорее всего, не слышали… да и не видели в придачу. Когда у подъезда стоит такая вот машина, а сама квартира расположена на двадцатом этаже за решётками, воротами и камерами элитных районов — тут много чего из быта обычного люда в новинку покажется.

Чистоплюев усмехнулся.

— Мне кажется, вы просто слишком близко всё к сердцу воспринимаете. Хотя, признаться, я и не ожидал чего-то другого.

— Вон как. Оказывается, вы и впрямь всецело осведомлены обо мне.