- Чудны дела твоя, господи, чудны дела твоя! - проговорил Патап Максимыч. Больно не по себе ему стало.
Ужин готов. Патап Максимыч стал гостей за стол усаживать. Явились и стерляди, и индейки, и другие кушанья, на славу Никитишной изготовленные. Отличилась старушка: так настряпала, что не жуй, не глотай, только с диву брови подымай. Молодой Снежков, набравшийся в столицах толку по части изысканных обедов и тонких вин, не мог скрыть своего удивленья и сказал Аксинье Захаровне:
- Отменно приготовлено! Из городу, видно, повара-то брали?
- Какой у нас повар! - скромно и даже приниженно отвечала столичному щеголю простая душа, Аксинья Захаровна.- Дома, сударь, стряпали сродственница у нас есть, Дарья Никитишна - ее стряпня.
Надивиться не могли Снежковы на убранство стола, на вина, на кушанья, на камчатное белье, хрусталь и серебряные приборы. Хоть бы в Самаре, хоть бы у Варвары Даниловны Бурковой, задававшей ужины на славу всей Казани... И где ж это?.. В лесах, в заволжском захолустье!..
Смекнул Патап Максимыч, чему гости дивуются. Повеселел. Ходит, потирая руки, вокруг стола, потчует гостей, сам приговаривает:
- Не побрезгуйте, Данило Тихоныч, деревенской хлебом-солью... Чем богаты, тем и рады... Просим не прогневаться, не взыскать на убогом нашем угощенье... Чем бог послал! Ведь мы, мужики серые, необтесанные, городским порядкам не обыкли... Наше дело лесное, живем с волками да с медведями... Да потчуй, жена, чего молчишь, дорогих гостей не потчуешь?
- Покушайте, гости дорогие,- заговорила в свою очередь Аксинья Захаровна.Что мало кушаете, Данило Тихоныч? Аль вам хозяйской хлеба-соли жаль?
- Много довольны, сударыня Аксинья Захаровна,- приглаживая бороду, сказал старый Снежков,- довольны-предовольны. Власть ваша, больше никак не могу.
- Да вы нашу-то речь послушайте - приневольтесь да покушайте! - отвечала Аксинья Захаровна.- Ведь по-нашему, по-деревенскому, что порушено, да не скушано, то хозяйке покор. Пожалейте хоть маленько меня, не срамите моей головы, покушайте хоть маленечко.
- Винца-то, винца, гости дорогие,- потчевал Патап Максимыч, наливая рюмки.- Хвалиться не стану: добро не свое, покупное, каково - не знаю, а люди пили, так хвалили. Не знаю, как вам по вкусу придется. Кушайте на здоровье, Данило Тихоныч.
- Знатное винцо,- сказал Данило Тихоныч, прихлебывая лафит.- Какие у вас кушанья, какие вина, Патап Максимыч! Да я у Стужина не раз на именинах обедывал, у нашего губернатора в царские дни завсегда обедаю - не облыжно доложу вам, что вашими кушаньями да вашими винами хоть царя потчевать... Право, отменные-с.
- Наше дело лесное,- самодовольно отвечал Патап Максимыч.- У генералов обедать нам не доводится, театров да балов сроду не видывали; а угостить хорошего человека, чем бог послал, завсегда рады. Пожалуйте-с,- прибавил он, наливая Снежкову шампанское.
- Не многонько ли будет, Патап Максимыч? - сказал Снежков, слегка отстраняя стакан.
- Наше дело лесное, по-нашему, это вовсе немного. Пожалуйте-с.
Две бутылки распили за наступающую именинницу. Не обнес Патап Максимыч и шурина, сидевшего рядом с приставленным к нему Алексеем... Было время, когда и Микешка, спуская с забубенными друзьями по трактирам родительские денежки, знал толк в этом вине... Взял он рюмку дрожащей рукою, вспомнил прежние годы, и что-то ясное проблеснуло в тусклых глазах его... Хлебнул и сплюнул.
- Свекольник!- молвил вполголоса.- Мне бы водочки, Патап Максимыч. Молча отошел от него Патап Максимыч.
Чуть не до полночи пировали гости за ужином. Наконец, разошлись. Не все скоро заснули; у всякого своя дума была. Ни сон, ни дрема что-то не ходят по сеням Патапа Максимыча.
Патап Максимыч поместил Снежковых в задней боковушке. Там отец с сыном долго толковали про житье-бытье тысячника, удивлялись убранству дома его, изысканному угощенью и тому чинному, стройному во всем порядку, что, казалось, был издавна заведен у него. И про Настю толковали. Хоть не удалось с ней слова перемолвить Михайле Данилычу, хоть Настя целый вечер глядела на него неласково, но величавая, гордая красота ее сильно ударила по сердцу щеголеватого купчика. Только и мечтал он, как разоденет ее в шелки, в бархаты на диво не Самаре, а самой Москве, и как станут люди дивоваться на его жену-раскрасавицу... Старику Снежкову Настя тоже по нраву пришла.
Дал маху Снежков, рассказав про стужинских дочерей. Еще больше остудил он сватовство, обмолвившись, что и его дочери одеваются так же, как Стужины.