Передрогло сердце у Тани. "Что за печаль,- она думает,- откуда горе взялось?.. Не по Насте же сокрушаться да тоской убиваться... Иное что запало ей на душу". Две недели прошло... Грустная, ко всему безучастная Марья Гавриловна вдруг оживилась, захлопотала, и что ни день, то делалась суетливее. За то дело хватится, за другое примется,- ни того, ни другого не доделает. То битый час сидит у окна и молча глядит на дорогу, то из угла в угол метаться зачнет, либо без всякой видимой причины порывистыми рыданьями зарыдает. Путного слова не может Таня добиться - попусту гоняет ее Марья Гавриловна туда и сюда, приказывает с нетерпеньем, отсылает с досадой... Спросит о чем ее Таня - промолчит, ровно не слыхала, либо даст ответ невпопад.
По ночам вздыхает, тоскует; станет поутру Таня постель оправлять, думка (Думка - маленькая подушка, подкладываемая под щеку.) хоть выжми - мокрехонька вся. И каждый день хуже да хуже - тает Марья Гавриловна, ровно свеча на огне. "Лихие люди изурочили '' (Изурочить - колдовством навести на человека болезнь, испортить. ),- думает Таня, не зная, чем иным растолковать необычные поступки и странные речи Марьи Гавриловны.- Либо притку (Притка - посредством порчи напущенная болезнь с обмороками, беспричинными рыданиями и истерическими припадками. ) по ветру на нее пустили, либо след ее из земли вынули". Как тому горю пособить, кому сурочить (Сурочить - знахарскими заговорами снять напущенную на человека болезнь. ) с "сударыни" злую болесть лиходеями напущенную?
Слыхала Таня, что по соседству с Каменным Вражком в деревне Елфимове живет знахарка - тетка Егориха и что пользует она от урочных (Урок - порча.) скорбей, от призора очес (Призор очес, сглаз - порча, происходящая от взгляда недобрым глазом.) и от всяких иных, злою ворожбой напускаемых на людей, недугов. Заговор ли отчинить, порчу ли снять, кумоху (Кумоха - лихорадка.) ль отогнать, при резах, порубах кровь остановить, другое ль знахарство какое понадобится - все деревенские тетке Егорихе кучатся и завсегда от нее пользу видят... Но в честных обителях скита Комаровского знахарку не жаловали. Матери келейницы распускали про Егориху славу нехорошую - она-де с нечистой силой знается, решилась-де креста и молитвы и душу свою самому сатане предала. От кобей и волхвований Егорихи честные старицы святыми молитвами скит ограждали, а белицам строго-настрого наказывали не то что говорить с нею, не глядеть даже на кудесницу, угрожая за ослушание помстою (Помста - наказание, мщение.) от господа... При каждом упоминаньи имени знахарки, крестясь и на левую сторону отплевываясь, старицы одна речистей другой чудные дела про нее рассказывали... Говорили, что водится Егориха и с лесною, и с водяною, и с полевою нечистью, знается со всею силой преисподнею, черным вороном летает под облаки, щукой-рыбою в водах плавает, серой волчицей по полям рыскает... От нее, еретицы, улетают птицы в высь поднебесную, от нее уходит рыба в яры-омуты, от нее звери бегут в трущобы непроходные...
Раз, сидя в келарне на посидках у матери Виринеи, уставщица Аркадия при Тане рассказывала, что сама она своими глазами видела, как к Егорихе летун (Летучий воздушный дух, огненный змей. ) прилетал... Осенью было дело,говорила она,- только что кочета полночь опели (Кочет - петух. Первые кочета "полночь опевают", вторые (перед зарей) "чертей разгоняют", третьи (на заре) "солнышко на небо зовут".), засидевшись у Глафириных, шла я до своей обители и в небе летуна заприметила. Красён, что каленый уголь, не меньше доброго гуся величиной; тихо колыхаясь, плыл он по воздусям и над самой трубой Егорихиной кельи рассыпался кровяными мелкими искрами...
Кривая мать Измарагда, из обители Глафириных, однажды зашедшая со своими белицами к Манефиным на беседу, с клятвой уверяла, что раз подстерегла Егориху, как она в горшке ненастье стряпала... "Сидя на берегу речки у самого мельничного омута,- рассказывала Измарагда,- колдунья в воду пустые горшки грузила; оттого сряду пять недель дожди лили неуёмные, сиверки дули холодные и в тот год весь хлеб пропал - не воротили на семена..."
А еще однажды при Тане же приходила в келарню из обители Рассохиных вечно растрепанная, вечно дрожащая, с камилавкой на боку, мать Меропея... Та клялась всеми угодниками, что видела, как ранним утром в день благовещенья черти Егориху, ровно шубу в Петровки, проветривали: подняли ведьму на воздуси и долгое время держали вниз головою, срам даже смотреть было. Хоть мать Меропея паче меры любила слезу иерусалимскую (В скитах и вообще в Керженских и Чернораменских лесах иерусалимской слезой в шутку называют водку.), однако и черницы и белицы поверили ее россказням... И мало ль чего не судачили по скитам про елфимовскую знахарку...