В лесах. Книга вторая

— Лошадей оставить нельзя, и к тебе подъехать нельзя. Ишь какой косогор! — сказал Самоквасов.

— Так мимо да прочь, — огрызнулся Груздок.

— Водку пьешь? — вскричал Самоквасов.

— Эва! — с улыбкой отозвался Груздок, и лицо его просияло.

— А ерофеич?

— Толкуй еще!

— А ром? — продолжал подзадоривать мрачного сторожа Самоквасов.

— А ты подноси, чего спрашивать-то?.. — молвил Груздок и, бросив на песок лёсы и уды, скорым шагом подошел к тележке.

Самоквасов вынул из-под подушки оплетенную баклажку, отвинтил серебряный стаканчик, покрывавший пробку, и, налив его водкой, поднес ухмылявшемуся караульщику.

— Знатно! — крякнул Груздок. — Давно такой не пивал!.. С запахом!..

— Померанцевая, — подтвердил Самоквасов, подавая Груздку ватрушку на закуску. — Ты здешний, что ли?

— Никак нет, ваше благородие. Черниговского графа Дибича Забалканского пехотного полка отставной рядовой, — вытянувшись по-военному, отвечал караульщик.

— Что ж здесь поделываешь? — спросил Самоквасов.

— По бедности, значит, моей при здешней церкви в караульщиках, — отвечал Груздок.

— Что у вас батюшка-то, каков?

— Не могим знать, ваше благородие, — отрезал караульщик.

— Да ты благородием-то меня не чествуй… Я из купечества… Так как же батюшка-то?.. Каков?.. — спрашивал Самоквасов, наливая другой стаканчик померанцевой.

— Со всячинкой, ваше степенство, — улыбаясь, ответил Груздок. — Известно дело, что поп, что кот, не поворча, и куска не съест.

— А деньги любит?

— Эх, милый человек! Как же попу деньги не любить, коли они его самого любят? Родись, крестись, женись, помирай — за все деньги попу подавай, — со смехом сказал Груздок, хлопнувши на лоб другой стаканчик померанцевой.

— А по скольку за свадьбу берет? — спросил Самоквасов.

— Ихнее дело, не наше, — закусывая поданной ватрушкой, ответил Груздок.

— А ну-ка, служивый, испробуй ромку теперь, — сказал Самоквасов, доставая другую баклажку. — Так по скольку ж батька-то у вас за венчанье берет?

— С кого как, — отвечал караульщик. — С богатого побольше, с бедного поменьше… Опять же как венчать, против солнца — цена, посолонь — другая, вдвое дороже.

— Хорош ли? — спросил Самоквасов у Груздка, когда тот выпил стаканчик рому.

— Важнецкий! — с довольством ответил караульщик. — С самой Венгерской кампании такого пивать не доводилось. Благодарим покорно, господин купец, имени, отчества вашего не знаю.

— Это у тебя что за бутылка лежит? — спросил Самоквасов.

— Да вот рыбешки на похлебку к празднику-то хочу наловить, так в бутылке червяки положены, — сказал Груздок.

— Опоражнивай!.. На завтрашний праздник ромку отолью, — сказал Самоквасов.

С радости бегом за бутылкой пустился Груздок, думая, должно быть, купчик в здешнем приходе жениться затеял!

— А уходом батька венчает? — спросил Самоквасов, переливая в бутылку ром.

— Ни-ни! — замотал головою Груздок. — И не подумает. Опасается тоже. Ведь ихнего брата за это больно щуняют. На каких родителей навернется. За самокрутки-то иной раз попам и косы режут. Бывает…

— А покалякать с ним на этот счет можно? — спросил Самоквасов.

— Отчего же не покалякать?.. Это завсегда можно, — отвечал Груздок.

— Слушай, — сказал Самоквасов. — Вот тебе на праздник зеленуха[220]. А удастся мне дело сварганить, красна за мной… Говори, с какой стороны ловчее подъехать к попу?

Глазам не верил Груздок, получив трешницу[221]. Зараз столько денег в руках у него давно не бывало. Да десять целковых еще впереди обещают!.. Уж он кланялся, кланялся, благодарил, благодарил, даже прослезился. И потом сказал:

— Уж, право, не знаю, что присоветовать. Опаслив у нас батюшка-то! Вот разве что: дочь у него засиделась, двадцать пятый на Олену пошел. Лет пять женихи наезжают, дело-то все у них не клеится. В приданом не могут сойтись. Опричь там салопа, платьев, самовара, двести целковых деньгами просят, а поп больше сотни не может дать.

— Сто рублей, значит, надо ему? — сказал Самоквасов.

— Сразу не надо давать. С четвертухи[222] зачинайте, — сказал караульщик. — А как сладитесь, деньги ему наперед, без того не станет и венчать. Для верности за руки бы надо кому отдать, чтоб не надул, да некому здесь. Ты вот как: бумажки-то пополам, одну половину ему наперед, другу когда повенчает. Так-то будет верней.

***

Отец Родион был, однако ж, не так сговорчив, как ожидал Самоквасов. Не соблазнила его и сотня целковых. Стал на своем: «Не могу», да и только. Самоквасов сказал, наконец, чтоб Сушило сам назначил, сколько надо ему. Тот же ответ. Боялся Сушило, не с подвохом ли парень подъехал. Случается, бывает.

— С кем же, позвольте полюбопытствовать, имеете вы намерение в брак вступить? — спросил он, наконец.

— Да не сам я, батюшка, — отвечал Самоквасов. — Я тут только так, с боку припека, в дружках, что ли, при этом деле.

— Кто ж таков жених-от? — любопытствовал Сушило.

— Московский один, заезжий…— отозвался Самоквасов.

— А какого, осмелюсь спросить, звания? — продолжал свои расспросы отец Харисаменов.

— А шут его знает, — сказал Самоквасов, — не то из купцов, не то мещанин… Так, плюгавенький, взглянуть не на что… Василий Борисов.