В лесах под Вязьмой

Ноги путались в переплетении веток и стволов, сучья и корни цеплялись за ляжки. Иванчин схватил Глеба за шиворот, куда-то потащил. Среди деревьев мелькали фигуры вражеских солдат – невозмутимые, они не делали лишних движений, работали эффективно и слаженно. Они передвигались на четвереньках, использовали укрытия. Глеб отталкивал от себя Иванчина и орал, чтобы тот уходил – какой от него прок без боеприпасов? Но тот мялся, упорствовал. У Шубина тоже кончились патроны. Голова пылала, мысли не клеились. По виску текло что-то горячее – встреча головы с сучком не прошла бесследно. Они бежали вместе, карабкались через горы бурелома. Противник завершил охват и теперь находился фактически в тылу. Иванчин оборачивался, торопил.

В какой-то момент Глеб споткнулся, а Толик не оглянулся. Дальше все завертелось, закружилась голова. Стреляли где-то рядом, автоматные очереди больно хлестали по ушам. «Кажется, все», – подумал он равнодушно. А что он хотел? Удача не бывает вечной… В лесу кричали, отстреливались отступающие разведчики. Глеб снова ударился головой, когда ноги перепутались в очередной раз, но сумел подняться и сделать слабую попытку вернуться в чувство. Зрение отказывало. Вздымался голый кустарник, корявая осина тянула уродливые ветки.

Шубин прижался спиной к дереву. Перед глазами метрах в двадцати возникла размытая фигура. Немец скалился. У него было прямоугольное лицо, будто вырубленное топором, на лбу блестели бусинки пота. Солдат присел на колено, аккуратно вынул из подсумка «колотушку», отвинтил колпачок и дернул за выпавший шелковый шнур. Он бросил гранату с филигранной точностью, она вписалась в просвет между ветвями, ничего не задела и упала в нескольких шагах от лейтенанта разведки. Умирать по-прежнему не хотелось, но схватить гранату и бросить ее обратно он уже не успевал. Нескольких секунд хватило, чтобы перебраться за дерево. Глеб прижался к стволу и закрыл глаза. Мощность у гранаты была незначительной, но громко хлопнуло по ушам, осколки ударили по стволу, зазвенело в голове. Контузии случались и не такие, но в данном состоянии хватило. Земля ушла из-под ног, Шубин сполз на землю, цепляясь за неровности коры.

Какая-то малая часть сознания еще оставалась в голове. Кричали люди, беспорядочно трещали автоматы. Кроны деревьев покачивались перед глазами. Вразвалку подошел до зубов экипированный немецкий солдат, навел на Глеба ствол и стал с любопытством его рассматривать. Выстрелы стихли, крики смолкли. «Вот же угораздило», – вяло подумал Шубин. Немец ощерился, подмигнул. Его лицо внезапно стало размываться, помутнели плечи, развитый торс и ствол автомата. Зато необычайную резкость приобрел палец, обжавший спусковой крючок. Он был неподвижен, но вдруг пришел в движение и стал оттягивать гладкое металлическое изделие. «Да ну, – лениво шевельнулось в голове, – вот так запросто?» А почему должно быть сложно? Другие умирают быстро, а ты хотя бы успел понять, что все закончено…

– Кунце, не спеши, – внезапно бросил кто-то.

Захрустел хворост, и перед душой воцарилась вторая омерзительная личность – по-видимому, представитель командного состава. У данного экземпляра была холеная физиономия и небесно-голубые глаза. «Как странно, – подумал Глеб. – У красноармейца Станового очень похожие глаза, а какие разные вещи!» Представитель германского комсостава сел на корточки и отогнул у Шубина ворот комбинезона.

– О, это офицер, – задумчиво изрек визави. – Не бог весть какая фигура, всего лишь лейтенант, но все-таки. Он не ранен, просто оглушен и голову расцарапал. Вы, двое, вытаскивайте его из болота! Придет в себя – будем разговаривать.

«Хрен тебе, – вяло подумал Глеб, когда его под мышки потащили из леса. – Не будем мы с тобой разговаривать, не хочется что-то сегодня». Смерть отложилась, но, видимо, ненадолго. Безжизненное тело волокли по склону. Тускнели дневные краски, подступали сумерки. Дул прохладный освежающий ветерок. Время года самое подходящее – уже не холодно, солнышко припекает, а комары и прочая болотная гадость еще не проснулись. В какой-то момент он оказал сопротивление, стал вырываться. Последовал удар в затылок, а за ним – струя рвоты из желудка. Немец, попавший под «обстрел», ругался, отвешивал тумаки и подзатыльники.