В лесу было накурено... Эпизод IV

Он нравился всем. Лесник гордился им так же, как своей кобылой по кличке Колян — так звали его вице-премьера, который его курировал и был в доле, но хозяину нравилось заходить на конюшню и хлопать кобылу по морде — это его примиряло с комплексом зависимости, который он испытывал к этому человеку. Он по правде любил своего дворецкого за добрый нрав и ум. Когда один банкир решил сманить того на свою дачу большой зарплатой, он устроил ему скандал и добавил бонус — хозяин не любил, когда трогают его вещи, он ревновал даже свою секретаршу, выведывая, кто на нее посягает, хотя сам никогда ее не трогал. Лесник играл в казино самозабвенно, желал не выигрыша, а подтверждения своей избранности — он хотел стать королем удачи, а стал заложником самого себя. Расточал вокруг инфекцию, заразились многие, кое-кто умер, но он продолжал бег по кругу, как слепая лошадь, которая бежит, пока не упадет.

Дворецкий работал, поменял «Москвич» на «пежо», все шло вверх, но болезнь уже пришла, он стал пить по ночам, а потом и играть в казино, как Лесник.

Все годы служения он удивлялся хозяйской привычке играть в казино, не понимая, как можно бросать деньги в железный ящик, а потом радоваться, когда при совпадении картинок на экране кровь бьет в голову круче оргазма и в кассе выдают гору денег. Это завораживало. Он захотел попробовать и попробовал, проиграл. Потом выиграл, что-то почувствовал, хотел оказаться в хозяйской шкуре, понять, как это бывает.

Понять не понял, а шкуру свою не сохранил. Душа его, светлая, православная, пострадала от дьявольского огня — так бывает; например, северные народы не имеют в организме иммунитета против алкоголя, быстро спиваются и даже умирают Так вот наш дворецкий проиграл деньги на расходы по дому, а однажды проиграл годовую зарплату, не заплатив строителям за ремонт гостевого дома.

Все вскрылось, его выгнали, теперь он живет и работает в гараже, отрабатывает долг хозяину. Вот так страсть одних оборачивается катастрофой для других, воронка затягивает на глубине реки ничего не подозревающего пловца. Он мог бы плыть в своей сонной тине и был бы жив. Рыба ищет где глубже, а человек? Ищет и находит то, что искал. Сидя в гараже и перебирая какие-то гайки, дворецкий не сетует на судьбу и никого не обвиняет. Новая жизнь его не пугает: он знает, что хомут его найдет, а что было — то было.

День, которого еще не было

«Жить с одной женой 20 лет непросто даже в Швейцарии, а в России вообще невозможно!» — так подумал Сергеев, проснувшись субботним утром после вчерашнего веселья.

Ночью ему приснился певец Муслим Магомаев. Понять, что бы это значило, Сергеев не мог, но беспокойство осталось.

Организм сообщил, что вчера выпили много, на десерт пообщались с гейшами молдавского разлива. Гейши говорили мало, но массаж ступней делали неплохо. Сергеев чувствовал себя неловко: знал бы — носки надел свежие.

От всего остались интоксикация и душевный гепатит.

Сергеев не любил Азию, Дальний и Ближний Восток, особую нелюбовь он испытывал к Новой Зеландии, он был только в Китае в командировке ровно пять дней. Удивило его в Поднебесной огромное количество людей и английский, на котором они говорили.

Сами говорили и сами понимали себя, удивляясь, что чужие их не понимают.

Сергеева звали на Великую стену, но он вспомнил тушенку с одноименным названием и не поехал — переел ее в годы нестабильности и товарного дефицита.

Звали его и в мавзолей Мао, но покойников он не любил — он и живых любил не сильно: родителей и детей своих, вот и весь список.

Тяга к другим цивилизациям закончилась у Сергеева в 75-м году в молодежном лагере «Спутник» под Казанью, когда болгарская комсомолка отказала ему во взаимности на вечере интернациональной дружбы. «Дружба дружбой, а в кровать с капиталистом», — с горечью вспоминал Сергеев, разочаровавшийся с тех пор в идеях социализма.

Он лежал с закрытыми глазами, удивляясь глобальным мыслям, блуждающим в нем.

Зазвонил телефон, он услышал голос своего товарища, соратника по вчерашнему отдыху. У них традиция была — проверять друг друга утром после ночных полетов: жив ли товарищ, не сел ли на запасной аэродром?

— Как дела? — услышал Сергеев, и этот невинный вопрос вызвал у него сильнейшее раздражение: ну какие, бляха, дела, если расстались под утро?

— Дела? Иллюстрирую Борхеса и насвистываю Губайдуллину.

На другом конце провода товарищ хрюкнул — он понимал, что вопрос бестактный, но его бабушка, народная артистка, которая первой разделась догола в советском кино, учила внука интересоваться здоровьем, особенно после пьянки.

Второй вопрос поверг Сергеева в ступор.

— Что делаешь?

Ну что может делать мужчина после загула по случаю отъезда жены в Швейцарию? В холодильнике нет ни хера, вещи от входных дверей до кровати лежат на полу в творческом хаосе.

— Лежу и думаю: или зубы почистить, или повеситься, в голове стучит «Бухенвальдский набат» (привет Магомаева из сна), в кармане ни копейки, последние деньги потратил на букет случайной девушке у метро. За двести долларов сто роз. — Сергеев закончил отчет.