В лето 6732

Показательным я хотел сделать отдельное поле, выбранное из наиболее хороших земель и с перспективой посева ржи — той, что уродила из семян XXI века. Поле подготовили тщательно с использованием хорошего, моего плуга, к которому только прикрепили колеса, что значительно облегчило труд. И я надеялся, что уже на следующий год зерно на посев будет уже исключительно из селекционного, значительно лучшего относительно местного. Часть семян редиса, свеклы и репы раздал селянам на их огороды.

В этот раз все поля, удалось подготовить с помощью колесных плугов, которые даже в ущерб вооружению производили кузнечные мастерские. Получилось уже и выполнить временный норматив на косы — одна на три семьи. Техническая оснащенность моего поместья, по моим представлениям, была уже выше, чем на конец XIX века в подобном хозяйстве.

А вот с живностью не все было так, как хотелось. За зиму не только не приобрели коров, но и процентов десять лишились этого стратегического продукта. Причем выяснилось, что холопы скрывали и от тиунов и, следовательно, от меня, факты недостатка корма для моего скота, данного в пользование холопским семьям. Разнос я учинил серьезный. В порыве гнева выпорол и глав семей, которые лишились кормилицы и им велел наказать, но не до смерти тех, кто виноват в том. Потребовал возмещения ущерба и отказал на год во всех выплат по рождениям, свадьбам, помощи и другом. Эти меры были начерчены на бересте и зачитаны тиунами во всех моих поседениях и выселках. Я собирался развивать производство сыра, масла, а тут уменьшение поголовья. Жаль, что от нерадивых родителей страдают дети.

Не уследили и за хранением зерна, часть которого, пусть и незначительная, промерзла, частью в сушилках умудрилась и сгнить. Я понимал, что гладко только на бумаге, а кругом овраги, но без реакции на эти нарушения было нельзя. Мышана была наказана деньгами, обязал именно ее выплатить мне стоимость пропавшего зерна, если не найдет с обоснованием других виновных.

Но самое худшее чуть не случилось. Вацлав Яндак пытался сбежать с моими записями и образцом готовой амальгамы. Только случай позволил его найти. Шах, мой верный пес, наученный и поиску по запаху, взял след, а там и Андрей со своими волкалаками нагнал в лесу ремесленника. Вацлава прельстили те же венецианцы, которые прибыли ко мне, но смогли-таки тайком поговорить со стекольщиком. Им он и выдал сразу же все, что знал и сам собрался в Венецию, где ему обещали чуть ли не дворец дожей.

Решения пришлось принимать жесткие. Во-первых, богемца теперь охраняют, а он ходит на цепи. Задача чеха подготовить себе смену, он это и сам понимает и не хочет добросовестно учить, но саботаж пресекают стражники быстро. А я каждую неделю общаюсь с тремя учениками, расспрашивая их о ремесле.

Венецианцев же пришлось пускать в расход. За такие секреты нужно вырезать и случайных свидетелей. И Андрей получил серьезную взбучку. Все чужие люди должны быть под контролем, а кузнецы, стекольщики, как и другие ремесленники должны быть под присмотром.

После ликвидации венецианцев стало не понятна история с отрядом арбалетчиков, которых они пообещали. Да и ляд с ними, своих не хуже учим! А вот компенсация за хитроделанность нынешних хозяев Константинополя была неплоха. Шестьдесят тысяч с мелочью монет в четыре грамма серебра. Конфисковали и ладью, на которой приплыли европейские торговцы, груженую товаром, прежде всего, тканями. Куш оказался богатым. Я же, как монополист производства зеркал, не безосновательно рассчитывал, что инцидент не сильно повлияет на отношения. Пусть ведут дела честно, и без своих византийских ухищрений, и будет взаимовыгодное сотрудничество. А то, после изучения кораблика да его трюма, прямо таки хочется порезвиться в черном море, почувствовать себя флибустьером.

Перед предполагаемым походом на Новгород, я готовил еще одну операцию. После тщательных подсчетов зерна и иных припасов были выделены излишки, которые я с помпой собирался отправить в Новгород еще до объявления похода. Шинора же должен был распространить слухи, которые не только подымут цену на хлеб, но и создадут нервозность у бедноты. Риски были существенные, но я верил, что пронырливому резиденту хватит чутья и хватки сделать все хорошо, тем более, что он будет работать в связке с завербованным нами купцом. Продавать же зерно я буду по слегка заниженным ценам, по принципу маркетинга будущего 99 рублей 99 копеек, только в кунах. Шинора же должен дать знак Жадобе, что все в порядке, он и поведет обозы.

В конце апреля меня вызвал прибывший, наконец, Глеб Всеславович. Оставалось только выдохнуть, успокоится и поехать. Посевная почти закончилась, но новый проект опять пришлось откладывать. Я так никогда не начну делать бумагу.

— По здорову ли Василий Шварнович? И ты, Глеб Всеславович? — спросил я обращаясь по старшинству.

В приемной палате тысяцкого сидели два закадычных товарища.

— Все добре, Корней Владимирович, яко Бажана, Юрий, да Ульяна? — поинтересовался мой тесть.

— Божьей милостью, — кратко ответил я.