В лето 6732

Следующий день после ночной тревоги и уничтожения вражеского диверсионного отряда показал, что марийцы нас воспринимают всерьез, так как решились на тактику «выжженной земли». Те поля, что нам встречались и, вероятно, предназначались для выпаса скота, были сожжены, во многих местах сожжен и лес. Большое количество коней в нашем войске сразу же превратилось из преимущества в проблему. Пока спасал овес и то сено, что быстро накосили на месте последней ночевки. Те пять десятков ночных храбрецов хотели дать начало такому скифскому противостоянию. Как некогда выжигали скифы степь и вынуждали уйти персидские войска. Следует отдать должное противнику.

Наши передовые разъезды часто видели противника издалека, вот только достать их никак не могут, а если и устраивают погоню, то попадают в марийскую засаду. Мы уже потеряли пятнадцать человек, и я напрочь запретил преследовать врага. Поселения, которые мы встречали, были безлюдны, и даже колодцы засыпаны. Благо найденные два ключа в лесу спасали от проблемы с водой. Но это пока, ключи уже далеко за спиной, а емкостей для переноса воды не так и много.

— Что делать, мужи ратныя? — спросил я у собравшихся на очередном совещании. — Скажи Ермолай!

Я специально дал высказаться самому нервозному из присутствующих. Вообще я его не звал на совет, но и прогнать не решился. Пусть вначале он выскажет за всех, кто проявляет нервозность и другие лишние эмоции, а уже после будем конструктивно строить совещание.

— Дай мне акаемов три десятка, и я посеку тых, кто поля жжет, — пылко высказался Ермолай.

Я не хотел губить людей под рукой кума, как и его смерти не желал, однако в этом был определенный толк. Вот ночью марийцы почти выполнили задуманное, а у нас самая передовая система охраны, ну хотелось бы так думать. Может, получится и у Ермолая.

— Я з Ермолаем, — встал Филипп.

Он был неплохим психологом, почувствовал мое настроение и понял, что для принятия решения не хватает только маленького фактора в виде разумности. И Филипп как раз тот человек, которого Ермолай послушается. Вот только потерять сразу двух друзей и очень грамотного военачальника. К черту, прости Господи! Что я их хороню?

— Аще что есть? — я окинул собравшихся взглядом. Никто больше ничего не сказал. — Наряд — Филипп голова. Коли то насладится, повернем на полночь.

Я первоначально думал резко повернуть на север с сильным боковым восточным охранением. Кто бы ни поджигал траву и не засыпал колодцы, все это требует время и даже подготовки, как и переселение людей с их мест. Вот и рассчитывал, что резкая смена направления и захват поселений уже вместе с людьми вынудит наших оппонентов действовать более решительно.

Ночью усилили стражу, больше обычного разместили ловушек и даже на некоторых направлениях установили невысокий частокол, на которые работали чуть ли триста человек. В середине сделали вагенбург. Скорее всего, такие приготовления и излишни, но все зависит от того какой шум наведут на противника русичи-акаемы, что в переводе со старославянского — «отморозки». Если на нашем пути большие силы противника и отряд Филиппа сильно пошумит, то враг обязательно захочет пощипать и нас.

Ночь я не спал. Понимал, что это неправильно — отдых нужен, но подбадривал себя тем, что регенерация не позволит мне сильно занемочь от усталости. На рассвете, когда все же я уже был готов предаться Морфею, ко мне прибежал Тимофей.

— Посыльный ад Филиппа, ворог иде на нас, — доложил Тимофей одновременно с зазвучавшим сигналом к обороне.

— Иди до пушкарей, кабы пушки готовали, — распорядился я, спешно надевая свои доспехи.

Взял винтовку, пистолет и направился к месту, которое предполагается, как наиболее опасное при наступлении более многочисленных сил противника.

Через полчаса послышался топот коней, и уже скоро появилось порядка двух десятков наших всадников. Они быстро вошли через оставленный проход в лагерь и один из них спешился. Это был незнакомый мне воин с окровавленным лицом. Скорее всего, стрела полоснула его по щеке.

— Посекли два десятка конных и побили стрелами десяток ратников супостата. Марийцы стоят войском у пяти верстах, — начал доклад подскочивший ратник одному из сотников, я же был в стороне и только прислушивался.

— Где Филипп и Ермолай и кольки вас посекли? — выкрикнул я вопрос, чтобы услышал ратник.

— Боярин, — тот поклонился. — Старший сотник застался. Сотник Ермолай…

Ратник сделал паузу, по которой можно было понять, что случилось плохое, а мозг моментально начал нагнетать. Что убили?

— Что? — прокричал я.

— У рубку пошел Ермолай, а Филипп за ним, — виновато опустил голову спасшийся воин.

Я тоже в свою очередь опустил голову. Ну, ведь знал же, что так и будет! После смерти Белы, Ермолай только и ищет смерти в бою, вот и потянул за собой Филиппа. Но сам хочешь умереть, зачем же молодого друга, отца, сына и мужа тянуть в землю?