В лето 6746 года от сотворения мира

Моя задумка удалась полностью. Было видно, что и мой рост, и моя одежда, и моя лошадь произвели на монгольских переговорщиков сильное впечатление. Тем более, что со своих лошадок им все время приходилось смотреть на меня снизу в верх.

Как хозяин положения разговор начал я:

— Сайн байна уу. Здравствуйте.

Хан и третий монгол промолчали, а переводчик ответил за них:

— И тебе здоровья и удачи.

— Что хотел сказать мне Великий Хан?

Переводчик повернулся к хану, но тот молчал и только внимательно следил за мной своими узкими и хитрыми глазами. Потом он что-то резко рявкнул переводчику и тот, склонившись в седле раболепно закачал перед ним спиной.

— Великий хан говорит, что ты и твои храбрые воины должны уйти со своими людьми с его дороги.

— Мне показалось, что его речь была более короткой. Уйти с дороги? С чего бы это? Думаю, что это хану и его «храбрым нукерам» нужно разворачиваться обратно. Дальше для них дороги нет!

Хан снова что-то приказал и вперед выехал третий переговорщик. Он заговорил и переводчик заспешил с переводом:

— У тебя больше нет машины, с помощью которой ты разрушил наши пороки. Это я вот этими руками сломал ее. Мы снова построим наши пороки, мы засыплем вашу крепость горшками с земляным маслом, мы сожжём все, что только может гореть в вашей загородке, а те, кто не задохнется в огне пожалеет о том, что не умер такой легкой смертью. Мы можем не пойти до Новгорода, но все, кто находится в этой крепости должны будут умереть. Только тогда мы уйдем. Великий хан дает вам последнюю возможность сохранить свои жалкие жизни.

— Мне, конечно, как и всем нам, очень страшно от твоих слов. Но я думаю, что ты лукавишь, когда говоришь о возможности построить новые пороки. Ваши китайские мастера убиты, а других придется ждать слишком долго. Скоро солнце растопит снег и вам на болоте придется очень несладко. Тем более, что у вас уже сейчас плохо с едой для людей и кормом для животных.

— Откуда знаешь про мастеров.

— Это я убил их вот этими руками.

— Вот что, Игнач или кто ты там. Тут твои люди считают, что в твоем теле к ним пришел один из важных посланцев вашего Бога. Я убивал служителей вашей религии, я вырезал сердца еще живым вашим священникам, т. е. служителям вашего Бога, и безнаказанно скармливал их собакам. Ваш Бог не покарал меня за это. Я убил твоего верного слугу — «кузнечика» и ни ты, ни твой Бог не помешали мне и не наказали меня. Мои боги сильнее твоего Бога, а тем более их посланца.

— Откуда ты знаешь о том, что считают мои люди?

— Твой человек под пытками ничего не сказал Великому хану, но чародейка хана напоила его своим отваром и против него он оказался бессилен. Он рассказал.

— Чародейка? Наркоманка хренова. Мой человек жив?

— Нет, но даже если бы он был жив, то ты бы его сейчас не узнал. Выколотые глаза, отрезанные уши и пальцы. Его тело долго не хотело верить в смерть, так что пришлось ему помочь. И я сам оказал ему милосердие.

— Значит, это ты убивал служителей нашей церкви?

— Да я.

— Значит, это ты убил близкого мне человека, которого ты называешь «кузнечиком»?

— Да, именно я. И тебя, Игнач, будь ты хоть посланцем своего Бога или просто человек, клянусь, что я тоже убью и вырежу твое еще теплое сердце вот этим моим ножом.

Вид моего собственного ножа в руках этого монгола лишил меня рассудительности.

— Это не твой, это мой нож. И вот что я скажу тебе. Я действительно не из этого мира. Но за все, что ты сделал, за то, что ты убивал моих людей и людей моей церкви, я не буду бахвалиться как ты или откладывать свою месть. Тем более что ты (все видели) — вынул оружие на переговорах.

С этими словами я вытянул к нему свою правую руку, прикрытую платком, и нажал на спусковой крючок пистолета. Грянул гром, и молния ударила в грудь негодяя, затем еще и еще раз. В уже начинающемся сумраке вспышки и грохот выстрелов были хорошо видны и слышны, как в крепости, так и в лагере монголов. Я стрелял пока не кончились патроны. Просто не мог найти сил остановиться. Уже первые пули выбили незадачливого переговорщика из седла, и я продолжал стрелять в его уже истерзанное и бездыханное тело, которое только запоздало дергалось на земле в такт каждому выстрелу. Лошади участников переговоров испугались, стали приседать на бедра, шарахаться в сторону. Хорошо не понесли. Только мой Слон невозмутимо стоял как стоял. Всадники успокаивали коней, а я, пользуясь минутой, решил сказать нечестивцу несколько слов на прощанье:

— Ну что, безумец, помогли тебе твои ляхи? То есть помогли тебе твои боги? Ну кто тут еще собрался убивать служителей нашей…моей церкви?

Переводчик, похоже, немного обмочился, но хан держался достойно и быстро управился с конем. Он уже начал было мне что-то говорить, но я ему не дал:

— Слушай меня, хан.

Здесь мой голос стал приобретать совершенно невероятную громкость и похоже, что остальные мои слова были слышны даже в лагере на болоте. Я поднял свою правую руку жестом боярыни Морозовой (чтобы было видно, что в ней ничего нет), а левой ткнул в валун с выбитым на нем крестом: