В любви и боли. Противостояние. Том второй

— Ты мне так и не ответила. Как ты себя чувствуешь? — уже внутри кабины лифта он позволяет себе куда большее, провести пальцами по виску, щеке и скуле, мягким и от этого не менее пугающим нежным жестом убирая за плечо разметавшиеся пряди волос. Его взгляд скользит по твоему лицу сканирующей волной осязаемого касания, а ты лишь сейчас осознаешь, как же тебя трясет от только что пережитых параноидальных страхов. Ты и в самом деле не готова. Абсолютно не готова ко всему этому кошмару. Почему ты согласилась поехать на эту гребаную работу? Почему не осталась дома? И похоже, ты действительно спятила, если уже называешь квартиру Мэндэлла-младшего "Домом".

— Все… нормально… — кого ты пытаешься обмануть? Человека, который управляет подачей кислорода в твои легкие и кровь? Еще и стараешься не смотреть в его глаза, выискивая напряженным взглядом спасительные островки на сомкнутых створках хромированных дверей. Слава богу отражение на них расплывается, как в очень мутной воде, и в этих размазанных пятнах ты не видишь отличительных линий и четких форм отражающихся в них людей. (А Бум-Бум ты еще слышишь? И не эта ли тень за светлым пятном твоих волос продолжается биться с твоим сердцем в обезумевшем ритме позывного отчаянья?)

— Если что-то пойдет не так, не терпи и не тяни до последнего. Звони Эвелин. — он все равно заставил посмотреть на себя, надавив пальцами под подбородком знакомым властным жестом всезнающего Хозяина. — Ты меня поняла?

Вот теперь тебе некуда сбегать, только смотреть в сминающую бездну навечно закрытых от тебя глаз. Только они имеют неограниченное право погружаться в тебя, ты лишилась этой роскоши очень и очень давно.

— Да… — понимаешь, что опять не закончила предложение, но все равно не можешь дальше говорить и не потому что у тебя нет на это сил.

Но он впервые не переспрашивает и не ждет, когда же ты сделаешь все правильно и Протоколу.

— Будь умницей. И постарайся в эти дни ничем меня не расстраивать. — вот это и был последний и благословляющий на этот день поцелуй любящего Хозяина.

На какой-то миг тебе даже почудилась, будто ты ощутила в мягком почти невесомом прикосновении его губ к своему лбу нечто большее, чем чувственный оттиск прохладной метки. Словно он опять передал тебе часть своих защитных сил, вливая их в спящие зоны твоего коматозного тела вибрирующим потоком фантомной пульсации. Реакция прошла незамедлительной — резким выбросом обжигающей испарины по всей поверхности кожи и даже на голове, с более неожиданным болезненным нытьем на воспаленных складках киски. Практически шок для воспаленного рассудка.

А что ты могла сделать? Просто закрыть глаза и удержаться перед непреодолимой жаждой плоти сжать бедра и мышцы вагины?

Пожалуйста, мне безумно страшно. Я не готова. Давай вернемся. Отвези меня обратно.

"Дзиннннь… пшшшш" — сердце остановилось. Но он не спешил тебя "отталкивать", его вообще не волновала мысль, что кто-то мог вас увидеть из коридора твоего рабочего отдела. Правда он уже и не целовал тебя. Просто держал (или поддерживал), в последний раз вглядываясь в твое обескровленное лицо и крайне нестабильное состояние.

Сделай этой прямо сейчас. Прикажи вернуться на квартиру. Не отпускай… Он же меня ждет. Он ждет меня ТАМ.

— Все, можешь идти. Я позвоню. — и ты нисколько в этом не сомневаешься.

Конечно, он позвонит, если и не сегодня, не завтра, то уже не важно в какой из будущих дней, он все равно это сделает (когда сочтет нужным и когда захочет забрать тебя в свое черно-красное Зазеркалье). Он всегда звонил, ты же не могла об этом забыть. Он был первым парнем в Эшвилле, который звонил тебе в общежитие несколько раз в неделю и особенно после того дня, когда впервые в тебя вошел (уже больше никогда не желая выходить обратно…).

Господи, пожалуйста. Только не сейчас.

Но он отпустил. Разжал пальцы и практически сам подтолкнул тебя к выходу из лифта. А ты только теперь почувствовала, как дрожат коленки и как же тебе было безумно страшно.

Он смотрит тебе в спину, смотрит из лифта (смотрит из глубины красной мглы) и ты понимаешь, что не сможешь. Не сумеешь пройти дальше. Надо остановиться. Да. Прямо сейчас, сразу же, через два небольших шага от лифта. Остановиться и обернуться. Так надо. Потому что он ждет этого. Поэтому двери лифта и не закрываются. Он хочет, чтобы ты смотрела, как он уезжает, как оставляет тебя здесь одну.

И ты это делаешь, едва осознавая. Ваши взгляды соприкасаются почти без каких-либо препятствий, если не считать препятствием его тьму. И ты действительно стоишь и смотришь, как закрываются двери, как мутные зеркала серебряного хрома скрывают его несгибаемую фигуру и совершенное лицо языческого бога — Дэниэла Мэндэлла-младшего.

Иди, Эллис. Я рядом. Настолько близко, насколько это вообще возможно между людьми, пережившими то, что неподвластно пониманию ни одного здравого рассудка. Тебе ли этого не знать?