В любви и боли. Противостояние. Том второй

Страх и желание, боль и наслаждение — острейшие грани одного целого, сплетающиеся тончайшими змейками невидимых спиралей в уязвимых зонах твоего естества. Одно дело, когда это только твое — личные и скрытые переживания, и совсем другое, когда в них спаяны одним целым два сознания, два разума и ментала. И ты не сбежишь из этой ловушки, из клетки его воли и его желаний, из его тьмы и целенаправленного потока вашего ожившего сумасшествия. Ваша память сливается чувствами осязания и восприятия, с ощущениями соприкосновений, когда его пальцы не просто скользят по изгибам твоих рук, затягивая на них эластичную кожу бандажного рукава, они расписывают по твоим нервным окончаниям сценарий твоего ближайшего Армагеддона. А все, что ты могла — безропотно отдаваться влиянию его действий и сминающей тени его близости.

Обмораживающий холод гладкой поверхности низкого квадратного стола (больше схожего с массивной плитой жертвенного камня, только этот был из натурального дерева) впивается в обнаженную спину, в затылок и напряженные ягодицы, словно тебя намереваются завернуть в него с головой, как в плотный полиэтилен. Но этот дискомфорт длится не долго. Тепло его ладоней перебивает болезненный озноб на раз, смешивая два потока противоположных ощущений шокирующей инъекцией чувственных приливов прямо под кожу, растягивая поверху их сладкие волны и погружая в них все тело на недосягаемую глубину. Тебя кроет эрогенным разрядом, как от тысячи невидимых шоковых контактов при слиянии двух поверхностей, впиваясь/выжигая насквозь ментоловыми искрами костную ткань, растягивая и ломая позвонки судорожными спазмами вожделенной истомы. И ты не можешь устоять (это сильнее тебя), вздрагивая, беспомощно всхлипывая и неосознанно сжимая ножки с опухшей киской.

"Расслабься, Эллис, ты слишком напряжена… расслабься, моя девочка…" — но тебе хочется застонать еще громче, в полный голос, пока не сорвутся связки или не разорвется сердце от бешеных ударов о грудную клетку. Его голос… его слова настолько мягкие в тот вечер резали глубже и болезненней самых острейших скальпелей его ненависти. А с прикосновениями и ласками его нежных рук (господи всевышний) это было подобно нескончаемым приступам клинической смерти.

Расслабиться? Как? Если тебя крыло страхом беспрерывного выжидания, когда же он снова это сделает — накроет липким саваном своей треклятой тьмы, стянет все мышцы и нервы тугими ремнями своей беспощадной воли, запустит в твои артерии, сердечную мышцу и в костный мозг сотни тысяч игл… Начнет резать, медленно, глубоко; душить — не спеша, с изощренной расстановкой, наблюдая, как удерживает тебя собственными пальцами на самой грани, не позволяя сорваться в этот мрак раньше времени. Между жизнью и смертью, между реальностью и спасительным сумасшествием…

Но в тот вечер все было по другому, будто он резко (или как раз намеренно) изменил правила собственной игры. А может и не изменил, может специально перенаправил стрелку в угодное ему положение (резко сменил гнев на милость?). Решил показать тебе, чем отличается наказание от поощрения? Только не предупредил тебя об этом заранее, чтобы ты не расслаблялась ни на секунду, чтобы он при этом не говорил и не делал. Он же не мог иначе, это же был его самый любимый наркотик — пить тебя в моменты твоей запредельной эмоциональной агонии, впитывать твои чувства, слабость и боль через сенсоры своих рук и окутывающей тени.

Тогда ты впервые увидела его без пиджака и галстука и разволновалась не меньше, чем неделю назад, когда в этой же квартире наблюдала, как он принимал душ абсолютно голый. Пара расстегнутых верхних пуговиц на черной сорочке из натурального шелка с примесью чистого хлопка, и ты знала, что под ней больше ничего нет — никаких маек и футболок. Можно подумать, он бы позволил тебе дотронуться к себе. Но ты все равно нервничала, словно и вправду увидела нечто неожиданное, путающее мысли и чувства своей непривычной непоследовательностью. Хотя, кто знает, он ведь мог добиваться именно данного эффекта, нужной от тебя реакции. А его мягкость, его щедрые и щадящие слова, действия и касания. Его теплые губы практически соприкасающиеся с твоими, когда он ласкал своим бархатным горячим шепотом твое лицо, расписывая по немеющей коже обжигающими вензелями своих чувственных меток.

Страшно, волнительно, сладко… невыносимо больно… Ты все равно хотела рыдать, а не только стонать, дрожать, сжиматься и молить о пощаде. Он же не просто так все это делал. Он все равно тебя резал и не менее глубоко, только в этот раз он расщедрился на более сильные дозы анестезии. Пытка нежностью? Пытка самой сладкой и шокирующей болью, вскрывшей в тебе неведомые ранее гиперчувствительные зоны нереальных ощущений. И это его постоянная близость, невыносимое осязание скользящей по тебе как бы невзначай его шелковой тьмы, то усиливающей свое давление через его пальцы, голос и прочие инородные предметы, то раздражающие кожу и скрытые эрогенные точки легчайшими царапинами откровенной росписи по твоему телу.