В любви и на войне

Днем они гуляли по заливным лугам, останавливались и наблюдали за странными коричневыми рыбинами, томно плывущими против течения реки, или слушали песни жаворонка над головой, а однажды даже заметили, как среди ветвей синей вспышкой мелькнул зимородок.

– Хочется, чтобы это никогда не заканчивалось, – вздохнула она, чувствуя, как от радости кружится голова. – Пожалуйста, не покидай меня, Берти. Я жить без тебя не могу.

– Я скоро вернусь, обещаю, – сказал он, и она поверила.

Когда он ушел, Руби запретила себе переживать. Она решила быть сильной и не унывать. В конце концов, именно об этом он ее просил. Он выполнял свой долг перед королем и страной и поклялся, положа руку на сердце, что будет избегать опасности. Конечно, она скучала по нему, конечно, каждый вечер засыпала в слезах. Но она верила, что скоро он вернется домой, это неизбежно – Берти никогда не нарушал своих обещаний.

Поэтому, когда пять месяцев спустя она получила телеграмму, а потом стандартный армейский формуляр Б104-83, датированный сентябрем 1917 года, гласивший: «С прискорбием сообщаем вам, что ваш муж, Альберт Бартон, пропал без вести в битве при Пашендейле», – она убедила себя, что с ним просто временно нельзя связаться. Поспешно возведя воображаемую стену вокруг сердца, Руби не позволяла себе думать о другом исходе. «Берти обещал вернуться домой целым и невредимым, а он всегда держит свои обещания», – писала она. Он очень скоро появится. Она буквально слышала, как он говорит офицеру: «Я просто покурить выходил, господин офицер. Вы по мне не соскучились?» В школе ему часто попадало за дерзость.

Она сохраняла спокойствие и продолжала работать, как призывали правительственные плакаты. Каждый день заставляла себя тщательно одеваться, съедать то, что так заботливо готовила для нее мать, хоть вся еда для нее сейчас на вкус была как картон. По дороге на работу она механически кивала знакомым прохожим, обменивалась ничего не значащими вежливыми замечаниями о погоде. Добравшись до рабочего места, она, как всегда, прилежно выполняла свои обязанности, улыбка, как приклеенная, не сходила с ее лица, и она надеялась, что ни коллеги, ни клиенты не спросят ее о муже.

Тем не менее слухи, разумеется, поползли. В конце концов, он был сыном хозяина «Хоупгудз», магазина женской и мужской одежды на центральной улице, где она работала в отделе галантерейных товаров. После первой волны выражений сочувствия коллеги научились не упоминать его имени. Такого рода новости стали почти обычным явлением.

Но шли месяцы, а известий все не было. Защитная стена Руби дала трещину и постепенно начала разрушаться. Молодая женщина погружалась в бездну горя и вины, испытывая при этом почти физически ощутимую агонию, от которой не было спасения. Она словно оказалась на дне колодца, со всех сторон окруженная темнотой, и только где-то далеко вверху виднелся проблеск света, настолько высоко, что до него нельзя было дотянуться и не было никаких сил взобраться. Бывали дни, когда она чувствовала, что просто не может так дальше жить, и, прогуливаясь вдоль реки, представляла себе, как, пробираясь через вязкий ил, отдается на волю холодного, бессердечного течения. Но она так и не набралась смелости. Ее мать-вдова, все еще не отойдя от собственной утраты, случившейся всего несколько лет назад, как могла старалась утешить дочь. Но ничто не облегчало боль.

Постепенно друзья Руби один за другим отстранились от нее, сталкиваясь с постоянными ее отказами встречаться с ними в их когда-то тесной компании, и вскоре вообще прекратили приглашать ее или даже звонить. Она перестала вести дневник, потому что не могла придумать, о чем писать. Чувствовала себя пустой оболочкой, раковиной, выбеленной солнцем и соленой водой, вроде тех, которые можно найти на пляже. Трудно представить, что когда-то внутри нее скрывался живой организм. Руби уже не помнила, когда в последний раз смеялась.

Но как она могла жить иначе? Без Берти она словно лишилась половины себя. Она не чувствовала себя живой. Она не испытывала никакого удовольствия от всего, что нравилось им делать вместе: ходить в паб, в кино. На танцы или на прогулки в лес. Она носила только черные или угольно-серые платья. Берти принес величайшую жертву, рассуждала она. Как по-другому она могла почтить его память? Если она будет носить что-то светлое, казалось ей, она оскорбит память мужа. «Так будет продолжаться всю мою жизнь до самой смерти. Только так и должно быть».

Регулярные визиты к его родителям только обостряли их совместное переживание утраты и общее горе. При виде того, как убивается его мать и как стоически страдает отец, у Руби разрывалось сердце. Она выходила от них измученная, как будто дополнительно взваливала на свои плечи бремя и их потери. Покидая их слишком жаркий и душный дом, она запрокидывала голову вверх и жадно глубоко дышала, словно пытаясь черпать силы из свежего воздуха. Шаг за шагом, говорила она себе, день за днем. Скоро станет легче.