В любви и на войне

– Элис, дорогая, тут столько народу полегло без всяких могил! – сказал он. – Ты должна трезво смотреть на вещи. – Он ни словом не обмолвился об их дальнейших встречах.

Слава богу, она не потеряла голову прошлой ночью. И все же, как ни старалась, не могла избавиться от мысли, что лишила себя чего-то особенного. Будет ли она сожалеть всю оставшуюся жизнь? Будь здесь с ней Джулия, они бы проговорили до глубокой ночи, взвешивая все плюсы и минусы. Но здесь у нее была только Руби, и она уже знала, что та думает.

* * *

– Извини, что задержалась. Рада, что ты не стала меня ждать.

– Я тоже, – ответила Руби. Она не улыбалась.

«Думаю, я этого заслуживаю».

Элис заказала кофе и большой стакан воды.

«Она ясно дала понять вчера вечером, что не одобряет Даниэля. Хотя мне нет до этого никакого дела».

– Боюсь, я вчера слишком много выпила. Жизнь меня ничему не учит, – заметила американка. Намек на типично британскую самоиронию может разрядить обстановку.

Руби принялась складывать свою салфетку – слишком тщательно и сосредоточенно.

– Он показался довольно милым. Но вы так вели себя, будто в доме пожар.

«Черт возьми, еще одно странное английское изречение».

– Ну, ничего же такого не произошло, – возразила Элис. – И ни одного здания мы не подожгли.

Руби секунду поколебалась, а потом наконец улыбнулась.

– Вот и славно, – сказала она. – Иначе нас с барабанным боем выставили бы из города. У него есть какие-либо предложения о том, с кем ты можешь связаться здесь, в Хоппештадте?

Элис покачала головой:

– Он не очень меня обнадеживал. Сказал, что «Тэлбот-хаус» – наша единственная зацепка.

– Тогда нам следует поторопиться, – сказала Руби.

* * *

Преподобный Филипп Клейтон оправдал свое прозвище.

– Зовите меня Табби, как и все остальные, – сказал он и раскатисто захохотал.

Он был невысок, весьма плотен, со свободно болтающимися беспокойными руками, непомерно крупной головой и невинным выражением на лице. Однако мощная, выступающая вперед челюсть позволяла предположить, что он умеет добиваться своего, пуская в ход свое обаяние и твердую решимость.

В его одежде причудливым образом сочеталось церковное облачение и цивильная одежда. Белый воротничок священника и черная хлопчатобумажная сутана, под которой виднелись потертые коричневые штаны. Поверх этого он надел мешковатый твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, в котором Элис узнала любимый фасон английских интеллектуалов.

В этом человеке чувствовалась с трудом сдерживаемая энергия, будто он постоянно рвался к осуществлению очередного проекта. И все же, когда он пришел на встречу с ними и Элис начала описывать свои поиски Сэма, он слушал так, что девушка буквально физически ощущала, насколько глубоко проникал он в ее рассказ, словно пробивающийся сквозь щель яркий луч света.

Добрые карие глаза с беззащитной близорукостью взирали на собеседниц сквозь профессорские очки. Он привычно сложил руки перед собой, как делают все священники, а на лице застыло выражение глубокой задумчивости. Само его присутствие успокаивало и ободряло. Рассказывая ему о брате, Элис почувствовала, что ее вера в успех постепенно возвращается.

Он ответил не сразу. Спустя несколько долгих мгновений он сунул указательный палец за форменный воротничок, чтобы сделать его чуть свободнее, словно пытаясь освободиться и от обязанностей, которые тот символизировал, а потом заговорил тихим, размеренным, успокаивающим тоном, каким обычно говорят служители церкви.

– По моему опыту, крайне трудно найти человека, если он полон решимости скрыть свою истинную личность. Но это не значит, что вы должны терять надежду. Многие канадцы приходили в «Тэлбот-хаус». Хотя я никогда не мог по акценту отличить настоящих канадцев от американцев, которые сражаются под флагом с кленовым листом. Дай-ка я пошевелю мозгами.

Элис попыталась представить, как он это будет делать.

– Ну а ты, дитя мое? – обратился он через некоторое время к Руби.

– Я приехала искать могилу, – тихо сказала она. – Мой муж погиб при Пашендейле в 1917 году, но его тела так и не нашли.

– Мне очень жаль это слышать, – откликнулся священник. – Боюсь, что ты далеко не одинока в своей беде. Как его звали?

– Берти. Альберт Бартон.

Капеллан шепотом несколько раз повторил для себя имя, уставившись в пустую кофейную чашку и задумчиво гоняя ее по блюдцу. Потом отрицательно покачал головой.

– Не приходит на ум. Не то чтобы я помнил имена всех тех, кто приходил в «Тэлбот-хаус». Да и память у меня не такая, какой была раньше, – думаю, война отупляет. Твой муж был верующим? Я имею в виду, он часто посещал церковь?

Руби покачала головой с печальной улыбкой.

– Это не имеет особого значения, – добавил он, – в нашем «Тэлбот-хаус» были рады всем. Просто я больше запомнил тех, кто присоединялся ко мне в молитве.

– А как насчет твоего брата, дитя мое? – он повернулся к Элис.

– Мои родители исправно ходили – и ходят – в церковь, – ответила девушка. – Сэм тоже, хотя он, казалось, потерял веру после того, как его невеста погибла на борту «Лузитании». Я помню, как он тогда проклинал Бога, считая, что тот его покинул.